Лейла. По ту сторону Босфора - Тереза Ревэй

— Я видел вас вместе. Сегодня утром в саду. Я предложил ей сопровождать меня в этой поездке. Это была ошибка. Я предложу ей незамедлительно возвращаться домой.

В голове Ханса хаотично метались мысли. Значит, это и есть тот капитан второго ранга, который занимал конак в Стамбуле. Как же его зовут? Гардель. Разве Лейла не говорила, что он приятный человек? Его предупреждение привело Ханса в замешательство. Кестнер отличался хладнокровием, но тон, в котором этот человек говорил о женщине, которую он любил, был невыносим.

— Лейла-ханым — свободный человек, — заметил он. — Она не обязана перед вами отчитываться.

— Она имеет обязательства перед своим слепым мужем и перед сыном. Она не должна развлекаться в ваших объятиях

Реакция Ханса была молниеносной. Резким движением он опрокинул стол и табуреты и прижал француза к стене, надавив предплечьем на шею.

— Послушай меня внимательно, ничтожный моралист! Она только что узнала о смерти брата. Она имеет полное право быть в окружении его боевых товарищей. И тебя это не касается. Если ты осмелишься сказать хоть слово ее мужу, я найду тебя и спущу с тебя шкуру!

Луи опешил от такого взрыва ярости. В нескольких сантиметрах от его лица были глаза немецкого офицера. У него был взгляд убийцы.

— Все, хватит!

Ханс почувствовал, что Рахми-бей сжал его плечо. Друг заставил его ослабить хватку. Он отошел на шаг, сжав кулаки. При мысли, что Гардель может угрожать репутации Лейлы и подвергнуть ее опасности, Ханс вдруг понял, что может убить француза.

Рахми-бей подобрал упавшую на пол фуражку Луи, отряхнул ее и протянул капитану.

— Это чрезвычайно неудачное стечение обстоятельств, капитан, — продолжил он с чисто восточной любезностью. — Давайте забудем об этом. Так будет лучше, не правда ли?

Луи оттянул пальцем ворот рубахи. Он был ошеломлен. Он опустил плечи. Может, он ошибся? Он пытался защитить честь Лейлы-ханым и вступиться за Селима, но француз не у себя дома. Этот странный немец из кемалистских войск, казалось, прекрасно влился в необычный мир Ангоры. Луи понял, что так никогда до конца и не понял стремления турчанки. Она была так не похожа на женщин, которых он знал или любил.

— Орхан мертв? — удрученно спросил он.

Немец лишь кивнул. До сих пор вне себя от ярости, Ханс пытался контролировать себя.

Рахми-бей настоял, чтобы Луи последовал за ним. Дождь закончился. В сумерках улочка выглядела опасно. Остальные кемалисты куда-то испарились. Когда Луи пояснил, что вместе с французской делегацией приглашен на официальный ужин в резиденцию Гази, турок предложил провести его. Они оставили немца у выхода из кафе.

Уходя, Луи не сдержался и обернулся. Ханс закурил, и огонь зажигалки осветил его черты. И тогда Луи понял, что Лейла-ханым любила этого мужчину. И от этого ему стало больно.

Измир, сентябрь 1922 года

Насколько хватало глаз, окрестности заполонили беженцы. Роза видела колонны греческих солдат с суровыми лицами. Некоторые шли босиком. Вся эта огромная людская масса двигалась, волоча ноги от усталости, в сторону моря. За солдатами тянулась толпа гражданских. Француженка была ошеломлена. Ей казалось, что эти несчастные выныривают из-за края земли… Поток людей не прекращался уже несколько дней. А возможно — недель или целую вечность. На изможденных лицах женщин и детей Роза читала ужас. Ее тошнило от зловонного запаха давно не мытых тел, в нос набивалась пыль. Женщина поднесла ко рту платок.

У нее было такое чувство, будто ее предали. После поражения греков на Сакарье несколько месяцев царила обманчивая тишина. Роза догадывалась, что сражения сейчас ведутся на дипломатическом фронте. Но разве то, что Франция первой признала правительство Кемаля, не обнадеживает? Разве нельзя завершить войну и избежать новых убийств? Обманчивая тишина разразилась бурей. Киликийские христиане поплатились за свою беспечность, хотя многие, опасаясь репрессий, и успели бежать на Кипр, в Сирию или Францию.

Однако в Измире жизнь шла своим чередом. Кажется, еще вчера Роза прогуливалась с Марией по набережной, разглядывая великолепные фасады ресторанов, кафе и дорогих гостиниц. Оркестры играли отрывки из оперетт. Портовые склады ломились от товаров. Инжир, изюм, сухофрукты, табак, рулоны хлопка ожидали купцов, которые их развезут по всему миру. На улицах были слышны ароматы мяты и цитрусовых, молотого кофе, кориандра и корицы. Затем все рухнуло. Наступление Мустафы Кемаль-паши будто застало людей врасплох. Беспорядочное бегство греков подлило масла в огонь. И тем не менее Роза почему-то была убеждена, что греческие войска не покинут своих позиций в окопах. Никто ведь не предупредил ее, что турки воспользуются передышкой и укрепят армию для окончательного штурма.

Хотя нет. Луи, конечно, предупреждал. Франция и Советская Россия продавали оружие кемалистам. Что касается британцев, то они делали вид, что поддерживают Грецию. Супруг предложил Розе вернуться во Францию, поскольку она не желала возвращаться в Константинополь. Она отказалась. Впервые в жизни она ощущала себя свободной. В этом, безусловно, сыграла немаловажную роль ее старшая сестра Одиль. А сам Измир стал для нее открытием. Ей понравился западный шарм и либеральность города. Греки многие десятилетия жили здесь, привнося свои культурные черты в этот османский город. Униженная неверностью мужа, Роза приехала сюда с разбитым сердцем. Она с дочерью планировала провести здесь рождественские праздники. Измир принял ее со всем восточным гостеприимством. Француженку приглашали во многие греческие и левантийские семьи, и она была очарована ими. Покинуть Измир теперь было бы для нее мукой.

Еще вчера никто бы не подумал, что турецкие войска осмелятся сюда ступить. Консул успокаивал Розу: этому помешают не только греческая армия, но и пара десятков военных кораблей Антанты на рейде у Измира. «Очередная иллюзия», — подумала она, наблюдая за беспорядочным бегством людей.

Француженка заметила какую-то тощую женщину. Подол ее юбки волочился в пыли, она толкала ручную тележку, на которой сидели дети. Роза порылась в карманах в поисках конфет, но их не осталось. Все уже раздала.

С наступлением вечера Роза зашла к Марии в комнату, чтобы немного успокоить дочь. Они прислушивались к звукам, долетавшим со стороны набережной через открытое окно. Приглушенный шум сотен толпившихся у моря беженцев… Несчастные были повсюду — во дворах церквей, общественных парках, диспансерах. Город превратился в большой лагерь. Одиль выбивалась из сил в школе. Некоторые конгрегации предоставляли убежище в первую очередь православным и армянам, которые опасались наихудшего.

— Мама, мне страшно, — прошептала Мария.

— Успокойся, моя дорогая, нам нечего бояться. В Измире очень много европейцев. Здесь вряд ли произойдет что-либо страшное.

— Но ты же сама говорила, что турки — варвары, — настаивала девушка, побледнев от страха. — Я знаю, что они убивают христиан! Об этом ходят слухи, и тебе это известно.