Странствие Кукши за тридевять морей - Юрий Вронский

После «входа с Евангелием» поется тропарь о святом Андрее Первозванном. После этого под пение «Святый Боже…» Фармуфий становится перед амвоном и читает положенный на сей день отрывок из Апостола. По окончании чтения под пение «Аллилуйя» раскрывается Евангелие, заранее перенесенное на аналой, и звучит Слово Божие. Эти мгновения – главные в Литургии оглашенных.

Когда кончено чтение Евангелия, следует молитва за всю Церковь: молитва о патриархе, епископе, о предстоящих в храме, о живых и умерших.

Затем наступает время моления за оглашенных, чтобы Господь открыл им Благовествование Правды, соединил их в Своей Святой Соборной и Апостольской Церкви.

Кукша знает: в это время следует вспомнить всех, кто лишен христианской радости, всех, кто стремится к истине, и даже тех, кто отворачивается от нее. Ему не надо нарочно вспоминать свою матушку и сестер, которые прозябают в язычестве далеко на севере, – он и так постоянно о них думает. Но он горячо молится – не столько о том, чтобы Господь просветил их светом истины, сколько о том, чтобы помог ему с ними увидеться, и отдельно молится о спасении отроковицы Вады…

Он помнит, конечно, что должен молиться о спасении всех язычников – ими полон Киев! – но ему это трудно, так же, как подставить левую щеку, получив удар по правой. К тому же киевские язычники не кажутся ему страждущими и несчастными. Кукша помнит, что творилось в христианском Царьграде, когда засушливое лето сожгло во Фракии весь хлеб, а подвоз перекрыли разбойники-сарацины. Здесь же, говорят, третий год засуха, а царьградскими ужасами и не пахнет. У иных в закромах есть еще хлеб прежних лет.

Благословенная земля! В урожайные годы здесь родится столько хлеба, что его негде бывает хранить. А в недород выручают маленькие нивы среди лесов, они не так боятся суховея – что-нибудь да уродится! В лесах всегда много дичи. Но главное – это рыба, ее полно в Днепре. Даже ленивому ничего не стоит наловить и навялить рыбы про запас – на то время, когда Днепр покрыт льдом. Но и зима не так уж страшна – прорубил прорубь пешней, и лови себе на здоровье…

Громкий возглас игумена Стефана возвращает Кукшу в храм:

– Изыдите, оглашеннии, изыдите!

Здесь нет некрещеных, только верные, но таково церковное установление – перед главной частью обедни все непосвященные должны покинуть помещение храма и священник обязан обратить к ним свой голос. Общая для всех часть Литургии закончена.

Теперь, когда удостоверено, что в храме нет оглашенных, игумен Стефан раскрывает на престоле антиминс – освященный плат, на котором вышито изображение Иисуса Христа, лежащего во гробе. В антиминс принято вшивать частицу мощей какого-нибудь святого, этот обычай идет еще со времен гонений на христианство, когда Евхаристия совершалась в катакомбах[137] на гробницах мучеников. В антиминс обители вшита частица мощей Андрея Первозванного. На антиминс будут поставлены дискос и чаша, перенесенные с жертвенника…

Звучит величавая «Херувимская песнь». Подобно херувимам, служащим у престола Божия, подобно воинам, несущим на щите вождя победителя, воздвигают собравшиеся Царя всех. Чаша и дискос поднимаются с жертвенника и под пение торжественно и благоговейно переносятся на престол.

Это символизирует шествие Христа на добровольное страдание для спасения человечества. Вспоминается Его въезд в Иерусалим при ликующих кликах народа, Его слезы при виде священного города, Его предвидение человеческого зла и неблагодарности. Близка ночь предательства, когда Он прикажет Петру вернуть меч в ножны, когда Он, дотоле всемогущий властитель стихий и человеческих сердец, внезапно становится словно бессильным в руках разъяренных врагов.

Эта часть богослужения, называемая Великим входом, сопровождается поминовением патриарха, епископов и всех членов Церкви.

Но вот чаша и дискос на престоле, и начинается самая священная часть обедни.

Двери храма должны быть затворены, об этом напоминает призыв одного из братьев: «Двери, двери!» После этого все присутствующие вместе поют Символ веры: «Верую во единаго Бога Отца Вседержителя, Творца Небу и земли, видимым же всем и невидимым…»

Кукшу еще в Константинополе учили, что канон Евхаристии[138] – сердце, смысл и основа всего богослужения. Это самая древняя, апостольская часть его. В этот момент в храме должна установиться полнейшая тишина, хождение, даже вынужденное, должно приостановиться, все должно сосредоточиться на молитве и внутренне проникнуться словами Тайной Вечери. Все должны осознать, что они участники и совершители Таинства, что они соединяются с приносимой Жертвой…

Игумен Стефан в это время читает молитву, в которой прославляется Творец Вседержитель, Непостижимый, Триединый, сокрытый в тайне. Все мироздание, видимое и невидимое, сливается во всеобщей осанне:

Последние слова игумен Стефан произносит громко, в то время как основную часть молитвы произносил вполголоса, и звучит громовое: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф, исполнь Небо и земля славы Твоея. Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне! Осанна в вышних!»

А игумен Стефан продолжает молитву:

– ПРИИМИТЕ, ЯДИТЕ, СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ ЕЖЕ ЗА ВЫ ЛОМИМОЕ ВО ОСТАВЛЕНИЕ ГРЕХОВ – АМИНЬ.

– ПИЙТЕ ОТ НЕЯ ВСИ, СИЯ ЕСТЬ КРОВЬ МОЯ НОВАГО ЗАВЕТА, ЯЖЕ ЗА ВЫ И ЗА МНОГИЯ ИЗЛИВАЕМАЯ ВО ОСТАВЛЕНИЕ ГРЕХОВ – АМИНЬ.

Сейчас высшее мгновение всей обедни – пресуществление[139], таинственное превращение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы.