Самый яркий свет - Андрей Березняк

заскребли ногтями по грязным, некрашеным доскам пола.

— Мани да покарает меня, Ваше Сиятельство! Ни в каком дурном деле больше замешан не буду!

— Вот и не шали. А то снова приду и уже не остановлюсь. Идемте отсюда!

Уже на улице бледный Макаров снял шляпу и вытер лоб. Остальные члены нашей компании тоже выглядели странно задумчивыми.

— Александра Платоновна, — сказал Александр Семенович. — Вы в следующий раз или сдерживайте себя, или предупреждайте, чтобы я убежать смог подальше.

— Да, Шура, мне обратно в камеру в бастионе захотелось.

Охранники промолчали, но всем видом показывали, что полностью согласны и с начальством, и с приставом.

— Простите, господа, погорячилась. Но и впредь прошу без глупой вражды между вами! Давайте дело доделаем! Предлагаю сейчас же ехать на Грязную.

— Согласен, тем более что уже должны были наши сотрудники там все тихонько окружить, — кивнул Макаров.

Грязная улица оправдывала свое название целиком и полностью: ни тебе мостовой, ни даже фонарей. Нужный дом нашелся недалеко от Козьего болота — небольшое двухэтажное строение со скромной чердачной надстройкой о двух маленьких прямоугольных окошках и одном большом полукруглом, похожей на взгромоздившегося на крышу грустного поросенка. Как только наша карета, в которой было откровенно тесно, подъехала, из подворотни выскочил неприметный человек, что-то прошептавший Макарову. Тот кивнул и поведал, что его люди готовы.

Первой меня не пустили, даже Тимку с Андреем задвинули, и в высокую дверь слева от арки сначала зашли два неприметных с виду человека. Нам было велено ждать.

Минут через десять створка отворилась, и полицейский махнул рукой — заходите. На лестнице уже ждала домоправительница, имевшая вид растрепанный и взволнованный. Она непрестанно кланялась и выказывала огромное желание ответить на любой вопрос. Двух мужчин с рисунков она прекрасно помнила и отзывалась о них исключительно доброжелательно:

— Вежливые, по оплате не спорили и уплатили все в срок! Не буянили никак, комнаты в чистоте держали.

— А где сейчас они? — спросил Спиридонов.

— Съехали-с они, сударь, вот уже дней пять как. Поблагодарили за заботу и удобства и были таковы.

— Покажите комнаты.

— Там сейчас другие жильцы, — замялась домоуправительница.

— Ведите, — сказала я и легонько нажала Светом.

Женщина быстро засеменила по лестнице на второй этаж, где постучала в тяжелую филенчатую дверь.

— Кого там черти принесли? — послышался зычный голос.

— Открой, Степан, я это! — хозяйка сообразила, что не следует заранее сообщать постояльцу, что просится внутрь она совсем не одна.

— Иди к чертям, Родионовна, дай поспать! Всю ночь шмели рубили! Бабки отдам тебе завтра, сегодня веснухи удачно судили, пропурим вечером, все тебе верну!

Я, конечно, ничего не поняла из сказанного, вот только тетка совсем побледнела, а Спиридонов принял вид хищнический и шепнул Макарову: мол, ломайте дверь. Александр Семенович кивнул, дюжий молодец из его людей примерился и саданул филенку всей своей фактурой.

Створка, должная открываться наружу, с треском влетела вовнутрь, следом за ней в квартиру ворвались полицейские, послышался гам, крики и грохот упавшего тела. К тому моменту, как в комнату вошла моя команда, макаровские сотрудники успели скрутить двух персон, к коим слово «подозрительный» подходило как нельзя лучше.

— Вы по какому праву?! — рявкнул один из них — тщедушный, рябой дядька средних лет.

— Фигарис за тобой пришел, мил человек, — ответил Николай Порфирьевич.

— Гамля! — в сердцах сказал лиходей.

— За ртом своим поганым следи, а то добазаришься до кровавой юшки, — взбеленился пристав.

— Они нам нужны? — спросил его Макаров. — Если да, то Тайная полиция примет заблудшие души под свое крыло для деятельного раскаяния.

Спиридонов показал рябому рисунки освещенных, и тот без моего вмешательства истово затряс головой и проскулил, что сии типусы ему неизвестны. Домоуправительница же, по-прежнему бледная, пояснила, что те постояльцы съехали пять дней назад, а эти заселились только позавчера и с предыдущими не сталкивались. Задержанные принялись клясться, что все именно так, а сами они готовы в Управу, но только не в Канцелярию.

— Веснухи где? — спросил рябого пристав.

— В котомке, — признался тот.

«Веснухами» оказались золотые часы весьма поганого качества, но стоящие все же не мало. В мешке вообще нашлось много такого, что совсем не по чину было бы иметь этим двум прохиндеям, даже дорого украшенный театральный монокль. Спиридонов напоминал кота, упавшего в миску со сметаной. Он попросил пособить с доставкой задержанных в Управу, о чем Макаров немедля распорядился. Я же приступила к осмотру комнат, надеясь зацепить взглядом что-нибудь полезное для нашего расследования.

Увы, никаких следов именно наших освещенных в квартире не нашлось. Управительница стелилась в угодливости, отвечая на все вопросы и даже сама ринулась сдвигать тяжелый шкаф, за которым я надеялась найти хотя бы завалившуюся визитную карточку. Но нет, ничего такого, что могло бы дать ниточку, способную привести нас в новое логово негодяев. Хозяйка тоже не ведала, куда они направили свои ноги. Расплатились и съехали. Здесь не привыкли задавать лишние вопросы.

— Давайте отобедаем где-нибудь, — с усталостью в голосе произнесла я.

Решено было отправиться на Гороховую, где и умостились в ресторации. Уже за супом Спиридонов со смехом прояснил мне слова татя, сказанные тем при задержании:

— У воров свой язык есть, Саша. Вот сказал этот Степка, что они «шмели рубили» — так это они не за пчелами с топором гонялись, а вытаскивали кошельки у зазевавшихся горожан. Бабки отдаст — не старушек, а деньги. Удить — незаметно вытаскивать, и не рыбу, как ты понимаешь, а веснухи — часики золотые. Ввечеру же он собирался пропурить покраденное — продать скупщику. Но не свезло болезным — фигарис пришел, — хихикнул Николай Порфирьевич. — То есть я — пристав.

— Еще он Вас гамлей назвал.

— Было дело, сам он гамля! Собака это, шавка.

Я призадумалась и спросила снова:

— Получается, что у татей есть такой тайный язык, чтобы их полицейские те же не понимали.

— Нет, — рассмеялся Спиридонов, — ну какой бы я был пристав, если б их собачий говор не понимал! И они знают, что любой сотрудник Управы их словечки прекрасно разберет.

— А зачем тогда так сложно все? — удивилась я.

— Да чтобы показать принадлежность к своей сволочной братии, не более. Романтику создают, байроны херовы!

— Сложно у вас в Управе все, — сказал Макаров, оторвавшись от отбивной. — Нам в каком-то роде проще. Контингент, конечно, порой шумный, родовитый, однако без такой грязи.

— Смотря что грязью называть, — не согласился пристав. — Вот те же Пестели — дворяне, губернаторы! А какую подлость задумали! Этот Степан беду нескольким людям принесет, лишив их кошелька или вот часов золотых. Неприятно, но чаще всего переживаемо. А представьте