Гросс - Иван Валерьевич Оченков

глазах, добавил: —Кроме того, что и без того причитается по праву!

– Быть посему! – кивнул самодержец.

* * *

Спустя сутки после триумфального возвращения «Ночной птицы» в Санкт-Петербург состоялось экстренное собрание Опекунского комитета, попечению которого было вверено управление и надзор за «Объединенными заводами Колычева». Надо сказать, что входившие в него важные господа оказались не слишком довольны этой срочностью, поскольку большинству из них следовало быть во дворце, чтобы не пропустить некоторые весьма важные события.

Но приглашения, больше напоминающие приказ, доставлены дворцовыми скороходами, и уклониться от них было по меньшей мере неразумно. Очевидно, государь пожелал лично встретиться с ними и сообщить нечто…

– Здравствуйте, господа! – энергично поприветствовал собравшихся входящий в зал заседаний Колычев. – Прошу прощения, что оторвал вас от занятий, но дело, по которому я просил вас собраться, не терпит отлагательств.

– Вот как? – криво усмехнулся Поляков. – Надеюсь, это не займет слишком много времени?

– Как знать, – туманно отвечал ему Март. – Впрочем, мое сообщение и впрямь не слишком длинное.

– В таком случае мы вас слушаем!

– Извольте, господа. Имею честь сообщить присутствующему здесь высокому собранию, что сегодня его императорское величество соблаговолил признать меня совершеннолетним, а посему упразднить всякую опеку надо мной, равно как и над всем моим имуществом. Как движимым, так и недвижимым.

– Что это значит? – закричал кто-то из директоров.

– Это значит, что лавочка закрыта! – отрезал Колычев.

– Что ж, примите мои поздравления, коллега, – с непросто давшимся ему ледяным спокойствием заметил Поляков. – Однако хотел бы заметить, что прежде чем Опекунский комитет будет распущен, он должен отчитаться о своей деятельности, а подготовка этого документа займет немало времени…

– О, – расплылся в любезной улыбке Март. – Поверьте, за этим дело не станет. Правда, отчет давать придется не здесь и не мне!

– Ну разумеется, не вам, а его вели…

– Позвольте представить вам, господа, чиновника для особых поручений при министре юстиции – надворного советника Сергея Александровича Коковцова. Именно ему поручено сформировать следственную группу по расследованию хищений на ОЗК, а также иной антигосударственной деятельности.

– Что вы имеете в виду? – притихли никак не ожидавшие такого поворота члены Опекунского совета.

– Измену, – любезно пояснил им Колычев. – Ибо срыв поставок, а иногда и прямой саботаж во время военных действий трудно характеризовать как-то иначе.

– Не знаю, что вы затеяли, – ледяным тоном заявил Поляков, – но намерен немедля сообщить о вашем самоуправстве правительствующему Сенату…

Договорив, он встал со своего места и решительно направился к выходу.

– Не так быстро, ваше превосходительство! – преградил ему дорогу чиновник.

– Что вы себе позволяете? – вспыхнул банкир. – Разве вам неизвестно, что гроссы не подлежат вашей юрисдикции?

– Вы правы, – бесстрастно отозвался Коковцов. – Вас ждут жандармы.

Сенат одаренных отличался от прочих органов государственной власти России еще и тем, что не заседал постоянно, но собирался время от времени, когда надо было утвердить или отвергнуть законодательные инициативы или же дать оценку исполнительной власти. Обычно это происходило раз в месяц, но иногда, по самым важным случаям, могло состояться и внеочередное собрание по какому-либо чрезвычайному поводу.

Как раз такое заседание и было собрано буквально на следующий день после скандала с арестом большинства членов опекунского комитета ОЗК.

Против обыкновения председательствовать на нем вызвался сам государь, обычно уклонявшийся от этих обязанностей и передававший молоток спикера бывшему главе Совета министров, гроссу, восьмидесятилетнему Петру Аркадьевичу Столыпину или еще кому-нибудь из наиболее авторитетных членов Сената.

Заранее оповещенные о таком экстраординарном событии на заседании сочли необходимым присутствовать не только все находившиеся в столице полноправные члены Совета, но многие одаренные рангом поменьше, толпившиеся в коридорах и на галерке.

– Его величество император всероссийский! – громко провозгласил Столыпин, после чего трижды ударил молотком по трибуне и уступил место царю.

Того, как и положено, встретили бурными и продолжительными аплодисментами, гадая каждый про себя, что, собственно, случилось.

– Уважаемое собрание, – без лишних экивоков начал монарх, – я собрал вас всех, чтобы сообщить весьма важную и, уверен, приятную новость. Мой сын цесаревич Николай наконец-то обрел Дар!

Закончив свой короткий спич, царь впился глазами в лица сенаторов и без труда прочел в них целую гамму чувств: от растерянности до недоверия и плохо завуалированной злобы.

– Но это невозможно! – выкрикнул кто-то из зевак, но тут же заткнулся, очевидно, сообразив, что поставил под сомнение слова своего императора.

– Чтобы не быть голословным, – сделал вид, что не обратил внимания на дерзость, продолжил Александр, – я предоставляю слово академику Марцевой. Прошу вас, Лидия Михайловна!

– Благодарю, ваше величество, – отозвалась глава клана медиков и поднялась со своего места.

– Дамы и господа, – начала она, – подтверждаю, что я и другие специалисты нашего центра обследовали цесаревича после его возвращения с Дальнего Востока и после непродолжительного консилиума пришли к общему мнению, что его императорское высочество Николай Александрович овладел Силой и способностью выходить в энергосферу!

– Но как такое возможно?!

– А в чем дело, коллеги? – едва заметно пожала плечами ректор Академии одаренных. – Подобные прецеденты хоть и редко, но случаются.

– А насколько велики способности его высочества? – проскрипел глава придворных князь Голицын, с ненавистью взирая на Марцеву, и не подумавшую предупредить остальных членов Совета о столь чрезвычайном происшествии.

– Об этом судить еще рано, – проявила дипломатию Лидия Михайловна, – но уже вполне очевидно, что потенциал достаточно велик и при должных усилиях может развиться еще больше.

«Да скажи ты прямо, старая сука, станет он гроссом или нет!» – читалось в глазах сенаторов, но ответа от нее так и не последовало.

– Впрочем, в последнем все присутствующие могут и сами во всем убедиться, – ухмыльнулся Александр III, после чего по его сигналу в зал заседаний Таврического дворца вошел цесаревич.

Это было далеко не первое его появление на официальных мероприятиях, но теперь перед сенаторами стоял не робкий и послушный мальчик, а крепкий и уверенный в себе молодой человек, в ауре которого ясно читался красный цвет военного, голубые отблески пилота и, что было особенно неприятно для некоторых сенаторов, оттенки зеленого, присущие политикам.

– Твою ж маман! – с глубоким французским прононсом выразил всеобщие чувства Голицын, после чего уже спохватился и добавил: – Радость-то какая!

Царь оглядел собравшуюся публику с видом победителя. Сегодня он был необычайно сосредоточен и одновременно весел.

– Итак, несмотря и вопреки злой воле врагов царской семьи, чьи действия едва не нанесли непоправимый ущерб империи, мой наследник стал сильным одаренным и отныне соединяет в себе все достоинства и возможности, необходимые для того, чтобы со временем заменить меня на престоле всероссийском. В ознаменование этого радостного события мы повелеваем наделить цесаревича Николая Александровича Романова наместничеством в Желтороссии и на Дальнем Востоке. Для этого будет создана отдельная его высочества канцелярия и министерство по делам Желтороссии. Возглавит эти учреждения… Впрочем, об этом я сообщу позже!

Последний посыл собравшиеся поняли совершенно верно. Министерство и отдельная канцелярия – это не просто органы власти, но еще и присутственные места, должности, оклады, прогоны