Книги крови. I–III - Клайв Баркер

Он ничего не сказал; стоял на коленях лицом к окну, а Жаклин ополоснула лицо, выпила заказанный ими кофе и ушла.

Линдон удивился, увидев, что дверь в его офис приоткрыта. Было всего семь тридцать шесть утра. До прихода секретарш оставался еще целый час. Наверное, уборщицы разболтались, не заперли деверь. Он выяснит, кто это сделал, и уволит ее.

Линдон настежь распахнул дверь.

Жаклин сидела спиной к нему. Он узнал ее затылок, этот водопад каштановых волос. Какой распутный вид: слишком дразнящий, слишком дикий. Офис Линдона, расположенный рядом с кабинетом мистера Петтифера, всегда содержался в образцовом порядке. Он быстро окинул его взглядом: все, казалось, стояло на своих местах.

– Что вы здесь делаете?

Она еле заметно вздохнула, готовясь.

Жаклин в первый раз планировала сделать это. Раньше все происходило спонтанно, под влиянием момента.

Он подошел к столу, поставил на него портфель, положил аккуратно свернутый номер «Файнэншл Таймс».

– У вас нет права входить сюда без моего разрешения.

Она медленно развернула кресло; так обычно делал он, когда надо было дисциплинировать подчиненных.

– Линдон, – сказала она.

– Ни ваши слова, ни ваши поступки не изменят фактов, миссис Эсс, – сказал он, без всяких церемоний перейдя к делу. – Вы – хладнокровная убийца. Моим священным долгом было сообщить мистеру Петтиферу о сложившейся ситуации.

– Ты это сделал ради блага Титуса?

– Разумеется.

– А шантажировал тоже ради его блага?

– Убирайтесь вон из моего офиса…

– Так как, Линдон?

– Ты – шлюха! А шлюхи ничего не знают: они – невежественные больные животные, – Линдон сплюнул. – О, ты, конечно, хитроумная тварь, отдаю тебе должное. Как и любая другая потаскуха, которой надо зарабатывать на жизнь.

Она встала. Он ожидал ответного выпада. Но ничего не получил; по крайней мере не словесно. Только почувствовал, как натянулась кожа на лице, словно на нее кто-то надавил.

– Что… ты… делаешь? – спросил он.

– Делаю?

Его глаза помимо воли превратились в узкие щелки, как у ребенка, который решил изобразить какого-то чудовищного жителя Востока, рот широко растянулся, почти до предела, улыбка сияла. Слова вырывались с трудом…

– Останови… это…

Она покачала головой.

– Шлюха… – снова повторил он, все еще бросая ей вызов.

Она лишь посмотрела на него. Лицо Линдона стало судорожно дергаться под давлением, мускулы на нем свело.

– Полиция… – попытался произнести он, – если ты меня хоть пальцем…

– Не трону, – ответила она и до упора выжала свое преимущество.

Линдон чувствовал напряжение по всему телу, чувствовал, как растягивается кожа, напрягаясь все сильнее. Что-то должно поддаться; он это прекрасно понимал. Какая-то его часть даст слабину и разорвется под неослабевающей атакой. И если он хоть в одном месте треснет, то уже ничто не помешает Жаклин разодрать его в клочья. Он все хладнокровно просчитал, пока тело дергалось, и сквозь искусственную улыбку выругался:

– Блядь. Сифилитическая блядь.

«Кажется, он меня не боится», – подумала Жаклин.

Умирая, Линдон настолько возненавидел ее, что ярость полностью затмила страх. Он снова назвал ее шлюхой, хотя его лицо уже исказилось почти до неузнаваемости.

А потом он начал разделяться.

Разрыв пошел по переносице, а потом вверх, по лбу, и вниз, рассек губы и подбородок, потом шею и грудь. За несколько секунд рубашка окрасилась в красный, темный костюм почернел еще больше, а из-под манжет и штанин хлынула кровь. Кожа слетела с рук Линдона, как перчатки с хирурга, а два кольца багровой ткани свесились по обе стороны от освежеванного лица, словно уши слона.

Его брань прекратилась.

Он умер от шока десять секунд назад, хотя Жаклин по-прежнему мстительно работала над ним, стягивая кожу с тела, разбрасывая обрывки по комнате, пока наконец он не встал перед ней в своем красном костюме, красной рубашке и сияющих красных ботинках, от него шел пар, и, по мнению Жаклин, теперь Линдон чуть больше напоминал чувствительного и деликатного человека. Довольная произведенная эффектом, она отпустила его. Он бесшумно лег в лужу крови и заснул навсегда.

«Боже, – подумала она, размеренно и спокойно спускаясь по лестнице на выход, – вот это уже было умышленное убийство».

Она так и не увидела сообщений о гибели Линдона в газетах и ничего в выпусках новостей. Судя по всему, он умер, как жил, в стороне от взглядов общества.

Но Жаклин знала, что уже пришли в движение колеса, чьи ступицы были такими огромными, что ничтожные индивидуумы, вроде нее, их просто не видели. Что они сделают и как изменят ее жизнь, она могла только гадать. Тем не менее, она убила Линдона не со зла или от неприязни, пусть отчасти это так и было. Нет, она хотела всколыхнуть их, своих врагов, натравить на свой след. Пусть они раскроют карты: пусть выставят напоказ свое презрение, свой ужас. Жаклин, казалось, всю жизнь прошла, пытаясь понять, как же она на самом деле, но свою натуру могла определить лишь по отблескам в чужих глазах. Теперь она хотела покончить с этим. Пришла пора разобраться с ее преследователями.

Несомненно, все, кто ее видел, сначала Петтифер, потом Васси, придут за ней, и она навсегда закроет им глаза: заставит забыть о себе. И только тогда, когда все свидетели будут уничтожены, она станет свободной.

Разумеется, Петтифер придет за ней не лично. Он легко найдет подходящих исполнителей, людей без совести или жалости, но с таким нюхом, что они могут посрамить и гончую.

Они уже расставили капкан, пусть Жаклин пока не видела его челюстей. Признаки западни были повсюду. Вот неожиданно взлетела стайка птиц за забором, в окне мелькнул странный отсвет, раздавались шаги, свистки, краем глаза Жаклин постоянно видела, как какие-то мужчины в черных костюмах читали газеты неподалеку. Шли недели, но они не подходили ближе, впрочем, и не исчезали. Они ждали, как кошки на деревьях, их хвосты подергивались, а глаза неподвижно застыли.

В этом преследовании чувствовалась рука Петтифера. Жаклин многому научилась от него и сразу узнала осторожность и вероломство Титуса. Рано или поздно они придут за ней, но тогда, когда будут нужно им, а не ей. А скорее даже не им, а ему. И хотя Жаклин ни разу не видела его лица, казалось, Титус преследует ее лично.

«Боже, – подумала она, – моя жизнь в опасности, а мне совершенно наплевать».

Она была бесполезной, эта власть над плотью, если за ней не стояла какая-то цель. Жаклин использовала ее по своим мелким причинам, для удовлетворения нервного удовольствия или из чистого гнева. Но эти проявления не помогли ей стать ближе к людям; она лишь стала уродом в их глазах.