Последняя рукопись - Франк Тилье

– Вы уже работали здесь в восьмидесятые, и я хотел бы, чтобы вы кое-что вспомнили. Интересующее меня время – с восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой год. В этих стенах находились двое мальчишек. Одного звали Энди Мортье, ему было четырнадцать лет, он приехал из Шамбери. Другой, Феликс Дельпьер, на три года моложе, прибыл из Эйон-ле-Вьё. Дельпьер, Мортье – вам эти фамилии о чем-то говорят?

Сторож поскреб подбородок, а потом выставил перед собой свою широченную лапищу.

– Как бы вы хотели, чтобы я вспомнил? Прошло тридцать лет, а мы здесь ежегодно принимали больше двух сотен мальчишек. Перед моими глазами прошли тысячи ребятишек, а вы называете мне какие-то два имени. Что конкретно вы хотите про них узнать?

Вик прекрасно понимал, что Жакоб не прилагает никаких усилий, чтобы вспомнить. Он протянул ему имевшуюся в деле Энди Мортье фотографию. Она была сделана до поступления в интернат. Мальчик улыбался в объектив. Его полные щеки были забрызганы россыпью веснушек. Брови домиком придавали ему вид шута горохового. Все тот же неподвижный взгляд, но в остальном – ничего общего с нынешним сухопарым и мускулистым Джинсоном, с убийцей.

– Я хочу знать все. С кем дружили Дельпьер и Мортье, как себя вели. Как прошли их годы в вашем заведении. Вот это – Мортье. Можете что-нибудь вспомнить?

Вику показалось, что взгляд старого отшельника затуманился. Но Жакоб вернул ему фотографию:

– Нет, ничего…

– А Энди Джинсона узнаете? О нем в последнее время довольно часто говорили в средствах массовой информации.

– А вы что, видите здесь телевизор?

– Энди Мортье – это Энди Джинсон. Он виновен по меньшей мере в восьми произошедших за последние четыре года убийствах молодых женщин. Он увозил их в своем фургоне, насиловал, убивал и закапывал. Что же касается Феликса Дельпьера, он у себя в подвале смастерил манекен, покрытый кожей убитых женщин, которых он расчленял…

Старик явно отреагировал.

– …Так что я думаю, мсье Жакоб, было бы очень хорошо, если бы вы вспомнили это лицо, потому что, вероятно, есть третий человек из той же компании, также вышедший из вашего заведения, который еще бродит где-то на свободе. Именно он явился сюда и напал на вас, он же привез эти книги. Я не уеду отсюда, пока не узнаю зачем.

Сторож искал в глазах Вика искорку, за которую можно было бы уцепиться, но ее там не было. Он снова взглянул на фотографию, его лицо как-то сморщилось, под седыми усами стали видны испорченные зубы. Он хотел налить себе водки, но Вик схватил его за руку:

– Так вы точно ничего не вспомните.

Старик высвободился, задумался.

– Убийцы… Да-да, теперь я припоминаю этого парнишку… И второго тоже, ну да, Феликс Дельпьер, они всегда держались вместе. Дельпьера все называли Каменное Сердце. Он никогда не разговаривал. – Жакоб встал. – Пойдемте.

Он отпер двери, спустился по лестнице, защелкал выключателями. Из тьмы выступили бесконечные коридоры. Вик услышал гудение гигантского котла, различил далекое потрескивание старого дерева. Хозяин здешних мест толкнул тяжелую дверь, за ней открылась черная пустота. Лампочка осветила новую вереницу ступеней.

– Там внизу все и произошло.

Ночь… Фонари в желтых ореолах, обжигающих покрытые льдом лионские тротуары. Холод, убийственный, как гильотина, морозил лица, сковывал брови. Углубившись в тупик и спрятавшись за припаркованные в ряд автомобили, Лин следила за лючком, вырезанным справа по диагонали в тяжелой деревянной двери, за пробивающейся оттуда тонкой полоской света, за силуэтами, друг за другом исчезающими в этом безобидном с виду здании со скромной вывеской «ЧЕРНЫЙ ДОНЖОН».

Восемь часов назад она на машине выехала с севера, перекусила в зоне отдыха на автотрассе, около половины десятого вечера припарковалась на набережной Соны и пешком дошла до этой неприметной улочки в Девятом округе Лиона.

В пути у нее было время поразмыслить над событиями предыдущей ночи и признаниями парня с плоской физиономией. Что могло произойти в голове Жюлиана, чтобы он попросил, чтобы на него напали, когда Джордано был заключен в форте? Когда он, возможно, обнаружил их дочь живой? Что толкнуло его на такие крайности, почему он решил скрыть правду? Лин не находила никакого ответа на свои вопросы, ей было невыносимо не знать, невозможно ждать, чтобы эта проклятущая память вернулась к ее мужу.

Мужчина в теплом коротком пальто что-то сказал через люк, и ему открыли дверь. Лин выждала еще пару минут, тоже подошла и постучалась. В квадрате голубоватого света появилось лицо, точнее, настоящая морда питбуля, с голым черепом, сплошь покрытым татуировками. Обладатель этой физиономии молча ждал и рассматривал Лин сверху донизу.

– Я могу войти?

Он резко захлопнул люк. Лин снова заколотила в дверь. Металлический скрежет. Другое лицо, еще более мерзкое.

– Еще раз стукнешь, и я тобой займусь.

– Я просто хочу войти! Я…

Бесполезно, она разговаривала со стеной. Однако и речи не могло быть о том, чтобы отступить и уйти. Проникнуть внутрь тоже невозможно, в лучшем случае ей выбьют зубы. Так что же делать? Поразмыслив, Лин нашла простое решение: если ей не попасть внутрь, она будет ждать, когда выйдет Mistik. Бесконечная ночь и далекая перспектива, но это был ее единственный шанс.

Она сходила за машиной, оставленной на набережной, и подыскала местечко у противоположного тротуара, метрах в десяти от клуба. Погасив фары и заглушив двигатель, она съежилась в своей куртке и стала ждать. В 22:45 у нее зазвонил телефон. Жюлиан. С домашнего аппарата. Она ответила, заверила его, что все в порядке, что она не знает, увенчаются ли успехом ее поиски, однако она надеется. А пока отправится переночевать в свою квартиру.

Голос Жюлиана потрескивал в трубке:

– Ты по-прежнему ничего не хочешь мне сказать?

– Я тебе все объясню. Но не сейчас. Есть новости о твоем отце?

– Никаких. Я всерьез волнуюсь, Лин. Учитывая происходящее, я опасаюсь… как бы с ним чего-нибудь не стряслось. Сыщики начали поиски. А я даже не могу им помочь, я ничего о нем не знаю, даже где он живет. Я не помню. Напрасно я смотрю фильмы, альбомы – я не продвигаюсь вперед, в моем чертовом мозгу все заблокировано.

– Доверься полицейским, они скоро найдут его. Отдохни, попробуй поспать. Не стоит форсировать события, это бесполезно, так к тебе воспоминания не вернутся.

– Без тебя здесь все другое, я… я совершенно растерян. Скажи мне хотя бы, что все хорошо, что… ты не скрываешь от меня ничего серьезного, что ты не собираешься наделать глупостей.

– Не наделаю.

– Возвращайся поскорей, ладно? Я хожу по кругу, скоро совсем свихнусь. Я непрестанно пересматриваю фотографии Сары и все чаще думаю о Джордано. Мне больно знать, что он заперт в форте, сознавать, что нас могут в любой момент схватить…