Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

что не могли сделать это в четыре руки. Тогда у них случалась истерика. Столь же трудно для них было пропылесосить комнату. Они двигались бок о бок, крепко держась за трубку пылесоса, но, если оба изношенных кресла стояли слишком близко, так что обе сестры вместе не могли протиснуться между ними, они застревали, и у них начинался нервный срыв. Но с другими делами – например, приготовить чай и подать его гостю – они справлялись легко с помощью отлаженных и четких ритуалов.

Они выросли в Йоркшире, и по их репликам кажется вполне правдоподобным, что их деспотичный отец их насиловал. Это, видимо, и было причиной, по которой они жили столь уединенно и вступили в любовную связь именно со своим соседом, водителем грузовика. Они встречались с ним в садовом домике, стоявшем на границе их участков. По их рассказам, несколько лет все шло хорошо, но однажды этот мужчина объявил, что собирается жениться и теперь встречи нужно прекратить. Близняшки не могли этого вынести. Они подкараулили своего бывшего любовника и осыпали его непристойностями – в один голос. Они остановили его грузовик, бросившись наперерез, вытащили водителя из кабины и синхронно отмутузили его сумочками. На суде председательствующий судья разрешил им говорить в один голос, хором давая показания. Сначала их попытались вызвать для дачи показаний поодиночке, но это вывело их из себя. Они говорили хором, жестикулировали синхронно и в возбуждении вместе тыкали указательными пальцами на обвинителя: «He is lying, don’t you hear that he is lying, the bucking fastard is lying!» – «Он же врет, разве вы не видите, что он врет?..» И тут они одновременно сделали одну и ту же ошибку, сказав «bucking fastard» вместо «fucking bastard». Что-то вроде «клядский бозёл». Фильм так и должен называться, «Клядский бозёл». Истец выиграл дело, а близнецы были приговорены к месяцу заключения условно с предписанием держаться подальше от водителя грузовика. Они оказались в беспомощном положении, британская желтая пресса устроила на них охоту, и тут их приютил инженер-текстильщик на пенсии, поселив в маленькую чердачную квартиру в своем доме. Но их трагедия на этом не закончилась. Внизу располагался небольшой ремонтный цех, владелец которого вдруг стал их преследовать. По ночам он взбирался на крышу, прилегающую к их квартире, чтобы подсматривать, как они раздеваются. Он таки сверзился оттуда, и, когда я впервые пришел к близняшкам, обе ноги у него были в гипсе. Как-то раз подмастерье из того же ремонтного цеха, панк, повалил одну из сестер, Фреду, на землю в проходном дворе и отрезал ей косы – наверное, чтобы сестер можно было различить. Тогда Грета тоже отрезала себе косы.

Поскольку они жили скрытно, я нашел их по опубликованной в газете фотографии дома, в котором они жили. На заднем фоне можно было разглядеть табличку с названием улицы, какой-то перекресток и большой щит компании с мировым именем – в лондонском телефонном справочнике было две страницы адресов филиалов этой фирмы, но в сочетании с названием улицы я вычислил их адрес. Интернета тогда еще, в сущности, не было. Близняшки ответили на мое письмо, и у нас с самого начала установилось взаимопонимание. Они почти никуда не выходили, так что я предложил сводить их в ресторан, но это им как-то не пришлось по душе. Тогда я спросил: «Как насчет фиш-энд-чипс в забегаловке тут, за углом?» Это их больше устраивало, но они все равно некоторое время дуэтом шептались друг с другом. «Хорошо, мы можем сходить с вами», – объявила мне Грета – она занимала пост министра иностранных дел, а Фреда распоряжалась делами внутренними. Письма обычно начинала Грета – у меня есть их письма, – она писала две первые строчки, но потом Фреда повторяла тот же текст еще раз. Позже в письмах слова словно бы отодвигались друг от друга. Грета начинала строчку правой рукой у левого края листа, а Фреда одновременно писала левой рукой справа, но не задом наперед по одной букве, а слово за словом от края к середине страницы. В центре обе половины строки встречались, образуя связное предложение. Перед этим выходом в свет они велели мне подождать буквально минуту – им надо было прихорошиться. Но время шло и шло, а они все никак не возвращались. Не вышли они и двадцать минут спустя. Через полчаса я пошел посмотреть, что все-таки происходит. Дверь в ванную была открыта, они были там, и я должен описать, что я увидел. Грета поправляла косынку перед зеркалом, это длилось секунд десять, и вдруг ее отражение словно бы перестало ее слушаться: из зеркала протянулась рука и убрала прядь волос под косынку. Никакого зеркала у них не было – близняшки использовали друг друга в качестве отражения, стоя напротив друг друга и делая одно и то же. После ряда встреч мне пришлось с ними распрощаться, потому что я попал в их эротический прицел. Они настаивали, чтобы я у них переночевал, стремились показать мне, что у них для меня есть еще кое-что на сладкое. Обе они теперь уже умерли. Фрида умерла от рака, а Грета пережила ее на четырнадцать лет; не проходило и дня, чтобы она не сходила к сестре на могилу.

Я вечно не успеваю сделать все, что задумал. У меня есть еще одно неснятое кино о человеке, который становится невидимым. Об этом я записал несколько бесед с Кевином Митником, наверное, самым великим из всех известных хакеров, которого никак не могло изловить ФБР, но в конце концов он все же отсидел пять лет в федеральной тюрьме. Еще я задумал фильм о древнем ирландском короле Суини, который во время великой битвы становится все легче и легче до тех пор, пока не улетает высоко в небо и не опускается на дерево. Сидя на дереве, он начинает петь вместе с птицами, и теперь никто не может сманить его вниз. И только когда он помогает святому монаху вытянуть из земли здоровенную репу, он умирает от натуги. Это кино будет называться «Суини среди соловьев»[45], и оно будет для детей. Но хоть я и не успеваю нагнать все несделанное, я не сбиваюсь с дыхания, а попросту покоряюсь.

28. Истина океана

Блуждая в лабиринте воспоминаний, я часто спрашиваю себя, насколько они изменчивы, что и когда было важно и почему многое исчезает из памяти или окрашивается в другие тона. Насколько истинны наши воспоминания? Вопрос об истине занимал меня во всех моих фильмах. Сегодня он стал актуальным для всех,