Наследница бриллиантов - Звева Казати Модиньяни

Паоло любовался бриллиантами. В их многоцветном блеске было что-то грустное, сродни сегодняшнему дождливому дню.

В дверь продолжали настойчиво стучать, и Паоло заторопился. Когда он ссыпал с ладони камни в кожаный мешочек, за его спиной распахнулась дверь, выходящая на воду. Почувствовав порыв холодного ветра, Паоло обернулся и увидел Пьетро Ровести, входящего в палаццо Маццон со стороны Канале Гранде. Паоло так и застыл с мешочком в одной руке и пригоршней бриллиантов в другой. Увидев в огромном, заставленном ящиками, вестибюле Паоло Монтекки одного, без пиджака, перед развинченным цилиндром Римлянина, Пьетро сразу все понял.

— Значит, бриллианты все-таки были здесь, — задумчиво произнес он.

Пьетро приехал на катере с пьяццала Рома, и поскольку у него был ключ от двери, выходящей на Канале Гранде, он открыл ее и вошел в вестибюль.

В дверь продолжали стучать, и Паоло сказал:

— Если им не открыть, они дворец разнесут. Какое нетерпение!

Пьетро быстро прошел к двери и распахнул ее. На пороге стояли четыре дюжих молодца.

— Вы не вовремя, ребята, — сказал он им, — зайдите за ящиками попозже. — И захлопнул перед их носом дверь.

— Теперь ты, может быть, объяснишь, что здесь происходит?

— Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Паоло зажег сигарету, глубоко затянулся и медленно выпустил дым, который поплыл вверх тугими кольцами. Он всегда прибегал к этому эффектному номеру в трудных ситуациях, чтобы выиграть время и сосредоточиться. Появление Пьетро обескуражило его, он должен был решить, как вести себя теперь, когда тайна бриллиантов раскрыта.

— Видишь ли, — начал он не спеша, — Соня только что уехала, подарив мне на прощание Римлянина. В цилиндре типографского станка твоего деда лежало то, что ты видишь у меня в руках. Бриллианты на тысячу миллиардов лир. Теперь это сокровище по праву принадлежит мне.

Пьетро взял в руку один бриллиант, подбросил его вверх, поймал, снова подбросил. В детстве на море он любил выискивать в песке такие мелкие камешки и играл с ними.

— Тетя Анна тоже догадалась о тайнике, но ты опередил ее и первым достал этот мешочек. Выходит, в охоте за сокровищами победил ты?

Он сказал это спокойно и холодно, может быть, даже слишком холодно. Паоло впервые видел его таким — зрелым, уверенным в себе мужчиной, и эта перемена испугала его.

— Тринадцать лет назад твой дед отправил меня в Женеву за этими самыми бриллиантами, на которые он истратил тысячу миллиардов лир, — начал объяснять Паоло. — Я обещал ему хранить молчание и обещание свое выполнил. По сравнению со всеми вами у меня было преимущество, я знал, что капитал обращен в драгоценные камни. Но где спрятаны камни, я не знал, и это чистая правда.

Единственно, о чем умолчал Паоло, это об участии в операции ювелира Роберто Кортезини.

— Значит, тетя Анна умнее нас всех, — заметил Пьетро. — Мысль о бриллиантах не приходила ей в голову, но зато она точно высчитала, что в этой старой развалине должен быть тайник, а в нем — ключ к исчезнувшему наследству.

Паоло между тем аккуратно высыпал бриллианты в мешочек и протянул руку за последним, которым играл Пьетро. Бриллиант был белого цвета, в форме ладьи. Потом он завязал мешочек шнурком, надел пиджак, плащ и шляпу и спокойно направился к выходу.

— А это ты взять не хочешь? — показывая на станок, спросил его Пьетро. — Если тетя Анна узнает, что ты нашел бриллианты, она, чего доброго, наймет киллера, чтобы с тобой расправиться. Если же я скажу ей, что Римлянина во дворце не оказалось, она займется его поисками.

— А что ты будешь в это время делать? — спросил Паоло.

— Ничего. Дед предвидел, что мы доведем до краха дело его жизни, и оставил тысячу миллиардов, как спасательную шлюпку на тонущем корабле. Баснословные богатства предназначались самому умному из нас, способному возродить издательство или создать что-то другое, не менее значительное. Я никогда не отличался особыми талантами, и дед знал это. Он понимал: если деньги достанутся мне, я их истрачу или вложу в заведомо проигрышное предприятие.

Паоло внимательно посмотрел на племянника.

— Ты хочешь сказать, что тебя не волнует потеря такого богатства?

— Вот именно.

— В таком случае ты или самый благородный из всех Ровести, или, наоборот, самый хитрый. В последнем случае можно ожидать, что ты наймешь убийцу и он отнимет у меня не только бриллианты, но и жизнь. Впрочем, я фаталист. Как будет, так и будет, тем более что изменить уже ничего нельзя.

— Давай привинтим к цилиндру крышку, а потом дождемся грузчиков, пусть принимаются за работу.

— А что делать с Римлянином? — спросил Паоло.

— Скажем, чтобы отправили его в Милан, к тете Анне. Она хотела его получить, и она его получит. Бриллианты же, надеюсь, пойдут на возрождение издательства, или я не прав? Меня они больше не интересуют. Если я чего-то стою, то и без фамильного наследства обойдусь. Собственными силами.

Они привинтили к цилиндру крышку, накрыли станок полиэтиленовым мешком и сели на ящики в ожидании грузчиков. Паоло курил сигарету, а Пьетро, найдя в кухне початую бутылку виски, прихлебывал прямо из горлышка. Со стороны они были похожи на двух приятелей, присевших отдохнуть после тяжелой работы.

Пьетро вдруг весело рассмеялся.

— Я представил себе, как разозлится тетя Анна, — объяснил он удивленному Паоло, — когда обнаружит, что в станке ничего нет.

— Она может тебя заподозрить в краже, — сказал Паоло.

— Конечно, может. Скорее всего так и будет. Я свою тетку знаю, она наймет в детективном агентстве сыщика, и тот будет ходить за мной по пятам.

— Думаешь, она и до меня доберется?

— Не сомневаюсь, ведь она очень умная. Но ты уж сам выпутывайся из этой истории, а я, слава богу, освободился от семейного гнета да от денег тоже, с твоей помощью.

Соня остановилась, чтобы заплатить за проезд по автостраде, после чего свернула на Восточное шоссе. Всю дорогу от Венеции до Милана шел проливной дождь, и вести машину было трудно. Силия сидела рядом с Соней, а у нее на коленях спали крепким сном неразлучные Боби и Пупетт.

Соня молчала и казалась спокойной. На самом деле боль, которая в первые дни после смерти Марии Карлотты казалась непереносимой, теперь лишь притупилась, навсегда поселившись в ее истерзанном сердце. Она даже стала понемногу привыкать к этой горячей пульсирующей боли, которая — она знала это — не пройдет никогда.

Доехав до развязки, она свернула на Колоньо и, обогнав колонну рефрижераторов, въехала на старую узкую асфальтовую дорогу, которая привела ее прямо к остерии, над которой по-прежнему красовалась надпись: «Ресторан Сант-Антонио». Она поставила машину под навес, с которого ручьями стекала вода, и заглушила мотор. Собаки, выпущенные из машины, стали энергично отряхиваться, явно недовольные ненастной погодой.