Завидное чувство Веры Стениной - Анна Матвеева

Вопрос о том, как вписать в счастливую ситуацию Павла Тимофеевича Сарматова и Юлю Копипасту, оставался открытым, как и дверь в подъезд этим вечером. У них ещё не было тогда кодового замка, и жители открывали дверь железным ключом, похожим на маленькую кочергу. В самых важных случаях раскрытую дверь прижимали специальным кирпичом и клеили записку с жалостливым текстом про врача, который вот-вот придёт: «Просьба не закрывать дверь!» Вера написала в точности такую записку, решив, что почти не врёт — Валечка был по отношению к ней именно доктором.

Он пришёл вовремя. В квартире пахло гиацинтами, которые Вера принесла домой накануне — через несколько дней от них пойдёт смрад, как от грязных носков, но пока что цветы источали восхитительно свежий аромат. Валечка прошёл в комнату, глядя по сторонам с несколько озадаченным видом.

— Помнишь, как мы с тобой здесь сидели в ту ночь? — спросил он.

— Конечно, помню, — ответила Вера, раздосадованная тем, как Валечка выделил «ту ночь» голосом. Если бы жирный шрифт с подчёркиванием умел говорить, он именно так и звучал бы.

Вера усадила Валечку рядом с собой на диван, взяла за руку. Рука была холодной и вялой. Валечка погладил её по голове. Он выглядел печальным.

— Давай поговорим, — предложил он.

— Конечно! У нас вся ночь впереди, можно и поговорить.

Валечка вздрогнул, но Вера этого не заметила — она услышала в подъезде шаги, детские голоса и в конце концов — двойной звонок в дверь. Фирменный сигнал Копипасты.

— Мама, открывай! — сердилась Лара и колотила в дверь кулачками. — У нас тётя Юля напьянилась!

Валечка вскочил с дивана.

Юлька ещё на пороге сфокусировала взгляд на Вериной груди:

— О, какая декольтешечка! Ты не одна, что ли? Здравствуйте (у нее получилось «зрасвуцы»), молодой человек, — церемонно, насколько могла, сказала пьяная Копипаста. То, что она не узнаёт бывшего мужа, Веру не удивило — она и сама его не узнавала: Валечка стал красного цвета и трепетал, как революционное знамя на ветру.

— Мы не будем вам мешать, — решительно произнесла Юлька и упала. Евгения заплакала, Лара засмеялась: они были как холодная и горячая вода. Холодная вода — вот что было нужно Стениной. Смыть с себя это наваждение, стряхнуть, как пыльные эполеты. Валечка бросился к упавшему телу, точно Вакх — к Ариадне на полотне Тициана, и бережно поднял его.

— Дайте мне вина! — прошептала Юлька, бессмысленно глядя куда-то в потолок. — Освежите меня яблоками!

— Ишь какой! — одобрила Валечку Лара.

— Эта — твоя, — между делом определил Валечка, унося Копипасту в комнату и аккуратно встряхивая её в воздухе, чтобы распределить вес.

— А мы есть хотим, — сообщила дочь.

— Не сомневаюсь. Мойте руки.

— Тётя Вера, а у мамы это пройдёт? — спросила Евгения, все ещё всхлипывая.

— Смотря о чём ты, — злобно ответила Вера, гремя сковородой, как гонгом.

— Как о чём? — удивилась Лара. — Евгения спрашивает, когда у тёти Юли пройдёт это пьянство?

— Завтра, когда проснётесь, всё будет хорошо.

Лара открыла холодильник и глубокомысленно разглядывала его содержимое:

— А котлетики ещё остались?

Вера надеялась, Валечка выйдет из комнаты через минуту и объявит, что ему пора. Так на его месте поступил бы каждый второй и первый встречный. Поэтому она без всякой жалости смотрела, как оседает мука на платье — и пудрит никому не интересное декольте.

— Котлетики! — предвкушала дочка, и даже Евгения нетерпеливо поглядывала в сторону фырчащей сковородки. Летучая мышь сидела за столом вместе с ними, как третья дочка Веры.

«Давно не виделись, — усмехнулась про себя Вера. — Тоже голодная?»

«Ещё бы», — ответила зависть.

Валечка вышел из комнаты через полчаса. «Нагляделся», — страдала Стенина.

— А что-нибудь постное есть? — спросил он у Веры.

— Лапшу будешь?

— Если тебе нетрудно.

— Лапшу никому не трудно.

— А ты кто такой вообще-то? — включилась Лара.

— Валентин Аркадьевич.

Лара хихикнула.

— Что, смешное имя?

— Как для старого дедушки.

— А я и есть старый.

— Нет, тебе ещё долго жить придётся.

— К сожалению. Тебя Лара зовут, да? А ты — Евгения?

Евгения кротко кивнула, залилась тёмным румянцем.

Валечка поискал взглядом икону, но обнаружил только чеканку — выжившую с восьмидесятых выпуклую девушку.

— Девочки, пора спать! — скомандовала Вера. — Завтра вообще-то в школу.

— А почитать на ночь? — строго спросила дочь.

— Давайте я вам лучше расскажу историю, — предложил Валечка.

— Сказку?

— Нет, настоящую историю.

— Давай!

— Вы умывайтесь, зубы чистите, а я съем лапшу — и приду.

Девочки наперегонки помчались в ванную. Лара ныла, что опять куда-то пропала её жёлтая зубная щётка, потом Евгения крикнула, что щётку нашли…

— Ты что, остаёшься? — удивилась Вера.

— Если ты не против.

— Но тебе придётся спать со мной в гостиной. Юльку ты унёс ко мне в комнату, в детской — Лара с Евгенией. — Она не стала упоминать о том, что частенько ночует вместе с девочками — на широком диване вполне хватало места троим.

— А мы не будем спать! — сказал Валечка. — Мы же поговорить хотели, помнишь?

Он снял наручные часы, аккуратно положил их на столик. С раскинутыми, хранящими форму руки ремешками, они были похожи на птицу, застывшую в полёте. Вера зачем-то смотрела на эти часы не отрываясь.

— Ис-то-ри-я! Ис-то-ри-я! — скандировали девочки.

Что это будет за история, Вера догадалась сразу. Конечно, царские останки! Видимо, за всю жизнь с Валечкой так и не произошло ничего более захватывающего.

В детскую она вошла на словах Лары:

— Ну, так пусть бы эволюционеры (так дочь произносила слово «революционеры») одного этого мальчика и убили! Раз он всё равно уже был больной наследник. Зачем же всю семью расстреляли?

— И собачку, — всхлипнула впечатлительная Евгения.

— То, что надо на сон грядущий, — похвалила Валечку Стенина.

Он смутился:

— Прости, я не подумал. Конечно, они ещё маленькие.

— Мы не маленькие, — возмутилась Лара. — Рассказывай, что было дальше.

— Завтра.

— А ты что, останешься у нас ночевать?

— Останусь. Поздно ведь уже. На улице темно и страшно.