Маленький секрет - Сара Харрис

Хотя при одной мысли об этом ей сделалось дурно.

Ру и Анна постоянно играли в одну и ту же игру: наигранная злоба и долгая обида. Они таким образом выражали свою привязанность друг к другу — как это делают настоящие англичанки. Они притворялись, что терпят друг друга, как терпят погоду или продовольственные карточки во время войны. Втайне, однако, они страстно желали признаться друг другу в платонической любви, возможно, даже организовать тайный союз и побрататься, обменявшись кровью.

Так было всегда до настоящего момента. Сейчас тон их любовного поддразнивания изменился. Анна сделалась хозяйкой положения. Ру явно была поставлена в тупик, но понимала, что что-то изменилось. Впрочем, Ру с легкостью могла приписать это ощущение своим разыгравшимся гормонам или стрессу, который непременно терзает женщину, вынужденную разрываться между карьерой и двумя маленькими детьми. Она обвинила бы себя в том, что оставила Анну без внимания в тот самый момент, когда Анна очень нуждалась в нем.

Ру всегда говорила это после их ссор, беря на себя львиную долю вины.

— Анна, прости меня за то, что я тебе не позвонила, — говорила она, — но у меня не было времени.

Она принималась анализировать причины, приведшие к ссоре, — только для того, чтобы лишний раз перечислить свои достижения.

— Я знаю, я слишком уж разошлась. Но ты сама попробуй угодить двум детям, мужу, уборщице, няне… — И Ру начинала перечислять всех своих платных помощников, чтобы подчеркнуть, что Анне не нужны ни нянечка, ни редактор, ни садовник.

Анне оставалось только жалеть себя.

— Ну, ты могла хотя бы выслушать меня… — пищала Анна в порыве всепрощения, уже даже позабыв причину ссоры. Анне нравились такие драматические сцены. Она с упоением играла их, словно это были ключевые моменты в сюжете ее собственной жизни. Если бы в ее жизни не происходило таких сцен, то она, наверное, придумывала бы их сама и произносила бы про себя длинные театральные монологи.

— Ну, справляешься с Оскаром? — вежливо осведомилась Ру, беря с полки упаковку спагетти, судя по этикетке, дешевых и сделанных из второсортной муки. Анна знала, что Ру покупает эти спагетти только ради Анны. «Посмотри, — будто говорила она, — я тоже могу есть эту дрянь. Я тоже могу быть такой же дрянью, как и ты».

— Спасибо, все в порядке, — ответила Анна, с нежностью глядя на спящего малыша Ру. Каждый раз, когда она представляла себе своих малышей, они тоже крепко спали.

— Ты не возражаешь, если я начну складывать в твою тележку? — попросила Ру, так как ее корзинка была уже набита доверху.

— Конечно, нет. У кассы мы сможем все разделить.

— Сегодня я за все заплачу. Уоррен только что получил премию.

— Ты уверена? Боже, спасибо. Тогда в следующий раз плачу я.

Когда они учились в Политехе, то всегда платили друг за друга по очереди, хотя с тех самых пор они больше не ходили за покупками вместе. Сегодня они оказались здесь вместе только потому, что Ру захотелось прогуляться вдвоем, неважно куда. В Арндейле они всегда покупали одни и те же продукты, в основном готовые блюда.

Разумеется, с 1988 года многое изменилось. «И не только в глобальном смысле», — думала Анна, размышляя над тем, сколько еще они с Ру будут миловаться. Их милование больше походило на вежливость между врагами.

— Прости, — вежливо сказала Анна, нечаянно задев Ру, когда выбирала суп. Она вдруг расстроилась. Неужели наступил тот самый момент? Раньше они были так близки. Почему Ру не могла принять новую Анну Поттер? В конце концов, новая Анна — даже не толстуха. Как сказал бы Шон, она просто стала больше уважать себя.

— Прости, — улыбнулась Ру, доставая с полки бутылочку соевого соуса.

— Ничего страшного, — сказала Анна, видя, как работают мысли Ру: «И что на нее нашло? Она так изменилась. Раньше она всегда была такой кроткой и уступчивой… А мне всегда казалось, что Анна слишком ленивая, чтобы меняться». Но Анна не изменилась. Она просто нашла способ быть самой собой, как сказал бы Вильгельм Гроэ.

— А ты будешь скучать по Мирне, когда съедешь? — спросила Ру, когда они подошли к отделу молочных продуктов.

— Сомневаюсь, — отшутилась Анна. Она воспользовалась моментом, когда Ру отвернулась, чтобы выложить из тележки шоколад, сделанный из ножек насекомых. — Бог с тобой, у меня же будет своя собственная джакузи! В любом случае, мы с ней уже не настолько дружны.

— Боже, если Мирна будет толстеть и дальше… — Ру с подозрением покосилась на четыре пакета шоколадных мюсли в тележке Анны. — А если этот самый Шон сделает шаг тебе навстречу, ты бросишь Тома?

— Нет. Почему я должна его бросать?

— Ты будешь водить Тома за нос? — я и не собиралась. Он мне нравится.

Он и в самом деле ей нравился.

— Но он нравится тебе не так сильно, как Шон, да?

— Если судить объективно, то Шон близок к совершенству.

— Но что ты сама чувствуешь?

Если быть до конца откровенной, то Анна сама не знала. Конечно, было такое ощущение, что Том прожил в ее квартире гораздо дольше, чем две недели. Его присутствие в квартире приводило ее в замешательство. Иногда она чувствовала его частью своей жизни. Нередко ее это раздражало. На работе она думала только о Шоне и была одержима мыслями о сексе с ним. Однако ей нравилось возвращаться домой к Тому и заниматься с ним сексом.

Анна притворилась, что не слышала вопроса Ру, чтобы не отвечать на него. Она знала, что Ру не одобряет ее увлечение Шоном, потому что не может контролировать их отношения. Ее очень расстраивало, что Анна смогла завести маленький роман сама, без посредничества Ру, которая бы подстегивала Анну «безобидной» конкуренцией, например, в виде похотливой грудастой лаборантки.

— Зайчик еще спит? — спросила старушка, желая продолжить беседу. Анна ничего не ответила. «А вы как думаете? — подумала она про себя. — Думаете, что он мертв?»

— Это ведь не ваш ребенок, да? Но не переживайте. Скоро наступит и ваш черед, я в этом уверена, — сказала старушка. Анне вдруг захотелось объяснить ей, как устроен этот мир. В нем не существует очереди за успехами. Будь мир таким, как думает эта женщина, у Анны уже было бы двое детей и третий на подходе, блестящая карьера, сад за домом и свой Уоррен.

Анна всегда была терпеливее Ру, когда приходилось стоять в очередях.

Женщина взяла крем для лица, действующий двадцать четыре часа, и стала читать написанную на нем многообещающую инструкцию, втягивая в себя щеки. Анна слышала, как клацают вставные зубы старушки, и в который раз пожалела, что живет не в то время, когда женщины могли расслабиться и не беспокоиться о своей внешности — по крайней мере, в ее возрасте.

Она хотела стареть беззаботно — пусть вены расширяются себе, как речные русла, пусть ноги беспрепятственно зарастают густыми, лохматыми волосами. Она хотела состариться так, чтобы школьники не смеялись над ней на улице.