1900. Русские штурмуют Пекин - Дмитрий Янчевецкий

Китайцы в смятении забегали по лагерю и не знали, что делать. Пытались увезти остальные 4 орудия, но наши меткие стрелки подстрелили лошадей, и 3 орудия попались в наши руки. Четвертое китайцам удалось увезти. Атакуя неприятеля на протяжении почти версты с удивительной отвагой, все роты, составлявшие авангард Ширинского, почти одновременно собрались у железнодорожной насыпи, овладев двумя лагерями, городским валом, насыпью железной дороги и важнейшей позицией — китайской батареей у железнодорожного моста. 7 прекраснейших орудий Круппа были взяты у китайцев. Между ними были дальнобойные осадные орудия и скорострелки. Штабс-капитан артиллерии Петров подготовил эти орудия к действию и, недолго думая, направил их дула против китайцев же.

Оправившись от взрыва, я поднялся и увидел, что мои спутники казаки лежат на земле вместе с лошадьми и не понимают, что с ними случилось.

— Здорово! — сказали казаки. — Это кто же в кого? Мы в них али они в нас?

Задыхаясь в тумане дыма, сажи и пепла, мы побежали вперед… Куда?.. Мы не знали. Но там, за рощей, наши кричали «ура». Мы устремились вперед.

Я бежал по каким-то обрывам, дорожкам и огородным грядкам, тщательно возделанным рукою трудолюбивого китайца. Бежал мимо чистеньких домиков и циновочных шалашей и наконец попал в китайский лагерь, только что брошенный. Я потерял казаков и остался один в роще, среди синих палаток, валявшихся ружей и курток. Наши войска были где-то впереди.

Испуганные взрывом китайцы потеряли голову и, направив в нашу сторону несколько орудий, стали стрелять без остановки и без разбора. Шрапнели и гранаты рвались над рощей и ломали сучья деревьев. Я не знал, куда бы укрыться, чтобы только передохнуть от этого адского треска и воя.

Как я заглядывался на золотистые персики и гранаты, не на те гранаты, которые пугали меня одним своим несносным гулом, а на те, что уже наливались в садах.

Как я завидовал этим легкокрылым бабочкам и трещавшим кузнечикам, которые беззаботно порхали над цветами и могли взлетать даже выше гранат. Для этих слабейших и мимолетных созданий были не страшны те грозные орудия, которые заставляли дрожать войска.

Как я любовался на эти веселенькие розы, колокольчики и бархатки, которые были взлелеяны китайцем в его крохотном огородике. Как я старался отвлечь свое внимание от гранат, глядя на приветливые невинные цветы, в их красивом и нежном разноцветном убранстве! Ведь красота — это улыбка и отражение вечности. А где есть спокойное величавое вечное, там нет места для жалких и преходящих чувств страха.

Но как же тут не бояться, когда над головою воздух с оглушительным воем рассекают гранаты?

Я прямо изнемогал от того неприятного чувства, которое называют страхом, хотя правильнее было бы его назвать страстной жаждой жизни. Я нашел какой-то могильный холм и сел позади него.

Наконец, у этой могилы я нашел себе жизнь. Этот холм мог уберечь меня только от гранат, но не от шрапнели, но возле него было все-таки как-то спокойнее. Ко мне подобрались наконец и казаки с лошадьми. С живыми людьми мне стало еще легче. Казаки поставили лошадей хвостом к китайцам и сами уселись возле меня. Их удивительное спокойствие придало мне бодрости. Мы передохнули и поплелись дальше.

На поле битвы

Я с радостью увидел человек пять наших стрелков, которые охраняли только что взятые у китайцев два больших орудия на высоком обрыве канала, скрытые ивами и тополями.

Стрелки весело болтали между собою, рассказывали, как они шли по той стороне канала, увидали эту батарею, бросились в канал с винтовками, переплыли, взобрались на берег и так напугали китайцев, что те бежали, оставив им две пушки, ружья, палатки и мешок с огурцами.

Солдаты ели эти огурцы, похваливали их и угостили меня.

Я с удовольствием стал закусывать сочным желтым огурцом и рад был поговорить с этими неустрашимыми и неунывающими стрелками, которых заботила не шрапнель, трещавшая в лесу, а мысль о том, дадут ли им кресты за пушки.

— Митроха, — сказал один красивый молодой стрелок с острыми глазами, — подержи-ка огурец. Никак там манзюк проклятый с ружьем бродит. Дай-ка винтовку. Ага, испугался, дал тяги! Вот тебе! Чтоб не лазил!

Стрелок выстрелил.

— Готов! покатился. Больше не встанет! Весь пар вышел. Ну, Митроха, давай огурец, доем.

Стрелок сел и как ни в чем не бывало стал доедать вкусный огурец.

Я оглянулся. Убитый китайский солдат с ружьем выбежал из того самого лагеря, в котором я только что был. Но почему он там замешкался и не убил меня — не знаю.

Нужно было идти дальше. Через лес я пробрался к железнодорожному мосту — цели сегодняшней атаки авангарда.

Радостно мне было встретить целыми и невредимыми наших офицеров, с которыми я расстался ночью, не зная, встречу ли я их живыми утром.

Весь авангард расположился под прикрытием железнодорожной насыпи в китайских палатках. Но испытание еще не кончилось.

Зная, что русские овладели их лагерем, китайцы стали упорно бомбардировать лагерь. Чтобы как-нибудь забыться и не слышать этого свиста и грохота, я, подобно страусу, спасающемуся в песке, лег в палатке и заснул. Мне казалось, что в палатке безопаснее, и этот самообман успокаивал. Через час я проснулся и почему-то вышел из палатки. На мое место прилег фельдфебель 10-го полка. Он не долго лежал. Раздался треск шрапнели, и бедный фельдфебель закричал. Осколок шрапнели раздробил ему ногу. Тогда же был контужен в голову подполковник 10-го полка Дювернуа. Ранены поручики Щербинин и Вонсович.

В 8 часов 30 минут утра все три русские колонны: полковников Анисимова, Антюкова и Ширинского были на железнодорожной насыпи. Еще французская батарея продолжала громить китайский лагерь и китайские орудия, поставленные в городе; еще китайские форты и батареи продолжали отстреливаться и посылали нам гранаты и шрапнели; еще происходила одиночная ружейная перестрелка, — но победа с этого момента была уже одержана русскими войсками. Главная часть дела была уже сделана, и участь Тяньцзиня решена.

Китайские войска, видя отважное наступление русских с разных сторон, видя, что их не останавливают ни гранаты, ни пули, видя, что само небо покровительствует русским, покрывая их движение непроницаемым дымом, видя, что русские гранаты залетают в их крепости и ямыни, — пришли в ужас и смятение и решили бежать. Китайский город, огромный лагерь и все импани-форты с орудиями, все было брошено на произвол судьбы.

Днем китайские пушки запели свою лебединую песнь: гранаты гремели, пули свистели и шрапнели трещали над новыми русскими позициями. Но китайцы в смятении стреляли куда попало и не могли определить наше расположение.

Китайские пушки стали постепенно замолкать. Китайские войска с вечера начали повальное и беспорядочное бегство из лагеря и импаней.