Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг

Точно так же все позднее построенные мечети исламского мира воспроизводили самую первую – скромную мечеть Мухаммада в Медине. Это было грубое строение, отвечавшее суровости и простоте раннеисламского идеала: крыша на трех столбах из древесных стволов, камень, указывающий киблу, да скамеечка, на которую становился Мухаммад, чтобы обращаться к правоверным. Эти элементы есть в любой мечети – колонны, поддерживающие крышу, михраб – ниша, расположенная со стороны Мекки, и возвышение для проповедника – минбар. Еще один обязательный элемент мечети – двор: он играл важнейшую роль в жизни первой уммы. Мухаммад и его жены жили в небольших комнатках или хижинах, стоявших на краю двора. Сюда могли приходить городские бедняки, и они получали подаяние, пищу, помощь. Во дворе происходили и общественные собрания, на которых обсуждались политические, социальные, военные, а также религиозные вопросы. Мечеть и по сей день используется не только для религиозных целей – она служит центром всей жизни мусульманской общины.

Это часто удивляет, а порой и шокирует иудеев и христиан, которые принципиально отделяют священное пространство от всего остального мира. Им представляется, что мусульмане не оказывают своей мечети почтения, полагающегося святому месту, коль скоро позволяют себе болтать вблизи нее с друзьями или «эксплуатировать» ее для политических собраний. В действительности те, кто так считает, неверно понимают исламскую концепцию священного. В исламе священное не рассматривается как нечто отдельное (кадош в иудаизме), а охватывает все стороны жизни. Построив дом для себя и своих жен во дворе мечети, Мухаммад показал, что религия, семья и быт могут – и должны – пребывать в единстве. Сходным образом политика, хозяйственная деятельность и общественная жизнь должны включаться в орбиту святости и подчиняться закону Аллаха. Святость в исламе – объемлющая, а не исключающая: христианам Медины разрешалось молиться в мечети – так выражалась преемственность исламской традиции по отношению к евангельской. Многосторонние функции мечети, таким образом, отражали суть таухида, сакрализации всех аспектов человеческой жизни (Bennet, pp. 88–89). А поскольку всему пространству присуща святость, мечеть не должна быть отделена от окружающего мира. Пророку приписывают слова: «Не поноси мир, потому что мир есть Аллах», а Коран все время побуждает мусульман смотреть на красоту и упорядоченность земли, как на аят. Потому деревья, запрещавшиеся на Храмовой горе, в мусульманских святынях приветствуются; во дворах мечетей устраиваются фонтаны, а сами здания полны света, и во время пятничных молитв там могут летать птички. Мечеть приглашает мир войти внутрь, а не оставляет его снаружи. Эти принципы святости Медины проявились и в мусульманской архитектуре Иерусалима – третьего святого города ислама.

К моменту кончины Мухаммада (6 июня 632 г.) под его водительством объединились практически все племена Аравии. Однако племенная вражда пустила на полуострове такие глубокие корни, что угроза распада уммы после смерти Мухаммада была вполне реальной. Многие племена в свое время приняли власть Медины из уважения скорее к самому Пророку, чем к его религии, и когда он умер, не чувствовали себя обязанными ни подчиняться преемнику Мухаммада халифу Абу Бакру, ни платить обязательный налог (закят) в исламскую казну. Из местной среды выдвинулись «пророки» – соперники Мухаммада, призывавшие отделиться от уммы, – и Абу Бакр был вынужден сражаться не на жизнь, а на смерть с мятежными племенами асад, тамим, гатафан и ханифа. Подавив сопротивление, он решил направить неуемную воинственность арабских племен против внешних врагов – возможно, надеясь за счет этого разрядить напряженность внутри уммы. Так или иначе, в 633 г. мусульманские войска начали завоевательные походы против Персии, Сирии и Ирака. В следующем 634 г., когда умер Абу Бакр, одна арабская армия изгнала персов из Бахрейна, а другая проникла в Палестину и заняла Газу.

Можно почти с полной уверенностью утверждать, что эти войны не вдохновлялись религиозными мотивами, – в Коране нет ни слова о том, что мусульмане обязаны завоевать мир для ислама. Правда, судя по некоторым признакам, Мухаммад незадолго до кончины строил планы вовлечения в умму новых арабских племен: в 630 г. он предпринимал военные экспедиции в северную часть Аравии. И все же в тот период ислам еще не был миссионерской религией, подобной христианству. Мухаммад не предполагал, что иудеи или христиане станут обращаться в ислам, – за исключением, быть может, тех, кому именно эта форма монотеизма будет особенно близка, – ведь они получили собственные истинные откровения. На этой ранней стадии мусульмане рассматривали ислам как веру, данную в откровении арабам, сынам Измаила так же, как иудаизм был дан сынам Иакова. Современные историки полностью отказались от прежних представлений, согласно которым бедуины, стоило им принять ислам, тут же ринулись силой оружия насаждать свою новую веру среди соседних народов, вовсе этого не желавших. У большинства мусульманских полководцев, по-видимому, были более приземленные соображения. Кочевники аравийских пустынь веками стремились вырваться за пределы своего засушливого полуострова на более плодородные земли и сочные пастбища. До тех пор их сдерживали армии двух могущественных держав, Персии и Византии, но завоевательные походы мусульман начались в 633 г., в обстановке геополитического вакуума, когда обе империи истощили свои силы в долгой войне друг с другом. Некоторые союзные армии, выставленные ими против мусульман, состояли из арабов, ощущавших свое этническое родство с агрессорами. Например, гассаниды, жившие на границе Аравии, издавна служили Константинополю, сдерживая натиск кочевых племен. Однако незадолго до описываемых событий Византия не выплатила им полагающееся вознаграждение, и возмущенные гассанидские воины были готовы перейти на сторону уммы – не по религиозным соображениям, а скорее из чувства арабской солидарности. Арамейское и иное семитское население как в Сирии, так и в Ираке либо относилось к завоевателям нейтрально, либо приветствовало их. Как мы видели в предыдущей главе, деспотическая политика христианских императоров восстановила против власти Константинополя еретиков-монофизитов и многочисленное еврейское население. Ни те, ни другие не были склонны поддерживать Византию, а евреи были откровенно рады приходу в Палестину мусульманских армий. В силу всех этих причин арабам удалось сравнительно легко покорить обширную территорию, принадлежавшую прежде двум могущественным империям.

По смерти Абу Бакра новый халиф Омар (Умар), один из самых суровых и деятельных сподвижников Пророка, продолжил завоевание Персии и Византии. И хотя мусульмане начали богатеть, сам Омар по-прежнему жил так же просто, как Мухаммад. Он постоянно ходил в старом заплатанном шерстяном плаще, во время переходов сам нес свою поклажу, как простой воин, и настаивал, чтобы военачальники поступали так же. Ислам, таким образом, явился в Палестину в ореоле первоначальной восторженности, неся заряд кипучей энергии. А византийский император Ираклий, лишившийся поддержки многих из своих подданных, напротив, впал в глубокую меланхолию и переживал жесточайший душевный кризис. В арабском нашествии он видел явный знак немилости Господа. Двигаясь дальше по Палестине, мусульмане 20 августа 636 г. наголову разбили византийскую армию в битве при Ярмуке. Гассаниды посреди сражения изменили Константинополю и переметнулись к братьям-арабам. Затем арабы, которым помогали евреи, начали шаг за шагом покорять остаток страны. Ираклий задержался лишь на время, необходимое, чтобы домчаться до Иерусалима и забрать оттуда Животворящий Крест, после чего навсегда покинул Сирию. В июле 637 г. арабская армия стала лагерем под стенами Иерусалима.