Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Зачем тебе понимать? Знатоком человеческих душ хочешьзаделаться? Еще немножко славы прибавить?

– Меня не интересуют человеческие души. Меняинтересуешь ты. Ты, Антон Шевцов, человек, рядом с которым я провела несколькодней, который помог мне выполнить трудную работу, который мне нравился икоторый мне говорил, что мы с ним друзья. А до всех остальных мне дела нет. Яхочу понять именно тебя. Я даю тебе слово, что не буду тебя отговаривать, небуду ни о чем просить, только об одном: объясни мне, дай мне тебя понять. Я нехочу, чтобы ты ушел, а я так и не узнаю, почему.

«Убийство Л.С. и суицид», – снова написала она на листке.Гордеев кивнул и подтолкнул Короткова в сторону двери. Настя поняла, что Юруотправили за средствами связи. Теперь нужно будет поддерживать постоянныйконтакт с оперативниками, находящимися в микрорайоне, где живет Шевцов. Одно издвух: или держать его у телефона до наступления темноты, или все-таки рискнуть,потому что Антон на глазах превращался в «острого больного», и промедлениеможет привести к тяжким последствиям.

– Значит, ты не сомневаешься, что я уйду и эту сучку ссобой прихвачу? – уточнил недоверчиво Шевцов.

– Раз ты решил, значит, так и будет. Ты же мужчина и нестанешь менять своих решений. Расскажи мне все, Антон. Для меня это важно.Пожалуйста.

– Не знаю, не знаю. – Он гадко хихикнул втрубку. – Может, я еще передумаю. Решение-то мое, хочу – принимаю, хочу –меняю. Разве не так?

Ей нужно было срочно выбрать линию разговора. Он еепроверяет? Дразнит? Или говорит совершенно открыто все, что думает? Как жевести себя: держаться прежней линии или ухватиться за протянутую соломинку идавить, уговаривая изменить свое страшное решение? Как правильно? Как? Ох, еслибы знать о нем больше! Единственный путь – разговаривать с ним и одновременновспоминать все, что он говорил за то время, которое они провели вместе. Может,хоть из этого сложится какое-то представление о его личности.

– Тебе виднее, – сдержанно ответила она. –Хотя мне лично больше по душе мужчины надежные и постоянные. Сказано – сделано.Но это, конечно, вопрос вкуса.

– Слушай, а ты там одна? – внезапно спросил Антон.

– Одна.

– Почему я должен тебе верить?

– Ты не должен. Ты вообще мне ничего не должен. Иливеришь, или нет. Я же тебе верю.

– Чему ты веришь? Тому, что убью девку и застрелюсь?Этому ты веришь?

«Застрелюсь! Не зарежусь, не повешусь, не отравлюсь.Застрелюсь».

«Есть оружие», – черкнула она.

– И этому тоже верю.

– А еще чему?

– Всему. Ты все время говорил мне правду. Только одинраз солгал. Но один раз за две недели – это немного. Можно простить.

– И когда же я тебе солгал? Ну-ка, ну-ка?

Внезапно ее осенило. Ведь адреса невест он брал из бланковзаявлений. А в бланках есть сведения о месте работы и источнике доходов.Значит, он знал, что невеста по фамилии Каменская работает в уголовном розыске.Знал, но именно ее выбрал для письма. Что это? Глупый риск? Мальчишеский азарт?Небрежность? Или вполне осознанное желание потягаться силами с уголовнымрозыском? И эти настойчивые разговоры о славе, о том, что именно он выманилАртюхина, а она, Настя, забрала себе всю славу…

– Когда сказал, что с самого детства шел прямымпроторенным путем по стопам матери. Ведь это неправда?

– Откуда ты знаешь?

Голос его изменился, из ернически-развязного сталнастороженным.

– Ну, это было нетрудно. Ведь ты хотел работать вмилиции, и для тебя было большим ударом, когда тебе отказали по состояниюздоровья. Почему ты решил скрыть это от меня, Антон? Здесь нет ничего такого,чего нужно стыдиться. Зачем было врать?

Антон молчал, в трубке слышалось только его прерывистоедыхание. Настя поняла, что у него снова началась одышка. Итак, у нее есть всегонесколько секунд для того, чтобы решить, поддерживать ли в нем уверенность втом, что он сумел ее провести, или разочаровать. Сказать ли ему про Аллеко илине нужно? Она задала ему глупый, никчемный вопрос, ответ на который никакогозначения для нее не имеет. И теперь Антон на другом конце телефонного проводатоже ломает себе голову над тем, как правильнее ответить. Он тоже не видитсмысла в этом вопросе, но пытается разглядеть подводные камни, которые могутоказаться в его ответе. Таким образом, она выторговала себе драгоценные секундыдля размышлений.

«Она сама виновата. Не надо было грешить…»

«Она сама виновата. Что воспитала, то и вышло…»

«Да что вы их жалеете? Они сами виноваты…»

Этот постоянный мотив. Поиск виновного. Стремлениеопределить вину и ответственность каждого. Нет полутонов, нет оправдывающихмоментов, нет смягчающих вину обстоятельств. Только черное и белое. Толькодобро и зло.

Он хотел быть на стороне добра. И поэтому пришел поступатьна службу в милицию. Ему никто не объяснил, что работа в милиции вся сплошьсостоит из лжи, компромиссов, грязи. Он думал, что будет бороться со злом иоставаться при этом девственно-чистым. И никто не взял на себя труд сказатьему, как жестоко он ошибается.

А в милицию его не приняли. «Для него это была настоящаятрагедия, он очень переживал». В армию взяли, для армии он был годен. А вмилиции – отказали. И он задумывает идеальное преступление, с раскрытиемкоторого милиция не справится. Он не мстит, нет, он доказывает сам себе, что онлучше. Умнее. Более ловкий. Более хитрый. Милиция никогда не узнает, чтоидеальное преступление задумал и осуществил Антон Шевцов. Но сам Антон будет обэтом знать. И будет гордиться собой. И будет считать себя не хуже их,работников уголовного розыска. Да что там «не хуже» – лучше.

Он хотел потешить свое самолюбие, уязвленное тем, что егоотвергли. Так как же правильно поступить сейчас: нанести ему удар, дав понять,что его замысел раскрыт и что в милиции работают люди не глупее его, илигладить по шерстке, делая вид, что ему все удалось? Как правильно? Как?

– Почему ты молчишь, Антон? Ты меня слышишь?

* * *

В висках стучало, иногда он даже переставал слышать голосКаменской. Почему она про это спросила? И как узнала?

Он неловко повернулся на диване и посмотрел на Ларису. Талежала с закрытыми глазами, как мертвая. Наверное, без сознания. Крови ужемного натекло, надо бы прекратить эту бессмысленную беседу и пойти отжатьпоролон. Но что-то мешало ему повесить трубку.

– Подожди минуту, мне нужно отойти, – сказал он,втайне радуясь, что нашел способ не отвечать на вопрос.

– Хорошо.

Он с трудом поднялся с дивана и склонился над Ларисой. Сразуже закружилась голова, в глазах потемнело, но он сумел справиться со слабостью.Аккуратно вытащил поролон и отнес его в ванную, прополоскал под сильной струейводы, стараясь не смотреть на стекающую кровь и преодолевая дурноту. Волочаноги, вернулся обратно.