Электрическое бессмертие - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

в ночи или полная тишина. Молодой Иодко нащупал в кармане складной нож, припасённый, чтобы расковырять раствор вокруг тайника. Рассудок уверяет – бояться нечего. Почему же волосы начинают вставать дыбом?

В кромешной тьме впереди мелькнуло… Отсвет? Тень во мраке? Генрик открыл лезвие. Нет ничего глупее, чем пытаться уколоть привидение. Осознав нелепость этого движения, он признался себе, что отчаянно трусит.

Вот! Опять слабый сполох света. На долю секунды обрисовалась спина Витольда. Как же он не замечает?

Послышались отдалённые раскаты грома. Гроза? В апреле? Обычно – не раньше мая. Происходило что-то ненормальное.

Молния, ударившая далеко, обрисовала контур окна. Снова мелькнул Витольд, обшаривающий стену в поисках двери, а за его спиной… Генрик не поверил глазам! За спиной коварного родственника возник тёмный силуэт. И дипломат снова ничего не заметил.

- Здесь! Не заперто. Иди за мной.

Тихо скрипнули дверные петли, за ними – половицы. Кладоискатель ступил внутрь директорского кабинета…

Его вопль, наверное, разбудил всех, ночевавших в усадьбе. Из глубины помещения брызнул неяркий свет, на полу заплясали тени. Генрик ощутил увесистый удар между лопатками, швырнувший его вперёд. Вторым, не менее мощным толчком, парня забросило в комнату. Отставленная рука с ножом задела за косяк, жалкое оружие упало на пол, а его владелец неловко налетел на Витольда.

Увиденное в бывшем отцовском кабинете оказалось намного страшнее любых призраков, которые может выдумать извращённый праздный ум – абсолютно реалистичное зло, обыденное в своей безжалостности. За столом расселся суровый мужик в кожанке и фуражке со звездой, виденный в губернской милиции в позапрошлом году. Чёрный глаз «Маузера» уставился на непрошенных гостей. Через минуту маленькая комната наполнилась другими товарищами пролетарского происхождения.

- Витам, пан Витольд и пан Генрик!

- Алесь? Ты? Как ты мог? – бывший владелец Бобовни вскинулся от возмущения, а его родственник подумал, что в эту ночь вскрылось не только одно предательство.

- Пшепрашам, ясновельможны пан. С товарищами большевиками мне по пути, а ваши дни сочтены. Краковская революция то показала.

- Потом налюбезничаетесь, - оборвал милиционер. – Панове, где тайник?

Пока они мялись, а представитель власти сурово ждал, поводя стволом с одного на другого, в комнате появился новый персонаж, сутулый и узкоплечий мужчина с бугристым тёмным лицом, в старом пальто пана Якова, перепоясанном крестьянским армяком.

Знакомые черты. Точно, апрель девятнадцатого, пять лет назад комитет бедноты Песчаного пришёл реквизировать господское имущество…

- Вижу, и ты меня узнал, паныч, - пролетарий резко ударил Генрика под дых. – Где ж твой брат Конрад с пистолетиком? Поговорили бы по душам, по-свойски.

Крепкий крестьянский кулак влетел в ухо. В глазах мелькнули зелёные искры, голова впечаталась в стену.

Милиционер выкрутил фитиль керосиновой лампы на полную.

- Говорите, ребятки. Наш Ясик сегодня в ударе. Ударит знатно!

Он хохотнул собственной шутке. Пролетарии поддержали.

Генрик прижался к стене, кое-как прикрывая руками голову. Помогло, но не очень. Ясь вложил в удары ненависть, накопленную годами у целых поколений арендаторов.

- А чо второму пану – некому уваженье выказать?

За Витольда взялся Алесь. С первого же удара Иодко свалился на замусоленные доски, где получил полдюжины пинков.

- Смилуйтесь! Мне шестьдесят лет!

- А как моего деда на псарне драли батогами! – Алесь смачно всадил носок сапога в грудину бывшего хозяина Бобовни, там отчётливо затрещало. – Он тоже просил…

Каблук опустился на переносицу.

- Ещё как просил. «Ласкавы пане, даруй грахi, Хрыстом Богам прашу»… Простил? И я не прощу, - Алесь, перекошенный от ненависти, перешёл на мову предков. - Ці памятаеш свой маентак, пан, адносіны да батракоў? Магчыма не, не памятаешь. Можа твая панская галава няздольна утрымаць малюнкі здзекаў над намi? Але я не забыўся[1]!

Что возразить на это? Витольд Александрович держал бесплатную больницу для крестьян, сын жизнь посвятил революции и борьбе за народ, задолго до войны поместье продано, а дед Алеся был, по рассказам, первым ворюгой в округе… Дипломат благоразумно промолчал.

- Придержи коней, - неожиданно заступился милиционер. – Забьёшь старика нахрен. Смотри как надо.

Он спрятал пистолет и показал пример избиения болезненного, но не опасного для жизни – профессионально и аккуратно, как учат в НКВД. Песчанец тем временем отвешивал оплеухи Генрику, который сполз на пол и уже не пытался закрываться.

- Баста! – минчанин остановил Алеся. – Кто из них больше знает про тайник?

Алесь отступил на шаг и слизнул кровь с разбитого кулака.

- Молодой. Чую, здесь это. Больно долго в двадцать втором он в этой комнате сидел.

Песочанский тоже остановил экзекуцию. Он схватил Генрика за истрёпанные лацканы и сильно рванул вверх под звук треснувшей материи. Вцепившись левой пятернёй за горло, прислонил к стене, правую широко отвёл для удара.

- Говори, падла!

Милиционер сделал шаг к Генрику.

- Колись, не задерживай. Покажи тайник, и проваливайте оба в вашу сраную Польшу.

Тот с усилием разлепил глаза, залитые кровью из рассеченного лба. В свете керосинки и вспышек молний, лупивших за окном всё ближе, лица красных показались воистину зверскими.

- Где тайник, сука? – песочанский обернулся к милиционеру, тот кивнул, и кулак врезался в челюсть.

Голову наполнил звон. Генрик выплюнул зуб, испачкав кровью мучителя, за что заработал очередную