Верни мне мои легионы! - Гарри Тертлдав

— Знаю, — отозвался Сегест.

И, возвысив голос, обратился к Зигимеру:

— Дай нам пройти! Я явился сюда не для того, чтобы тебя убить, как бы ты этого ни заслуживал.

— Нет, ты пришел, чтобы плюнуть ядовитой слюной в уши римского наместника.

Но Зигимер все же выпустил рукоять меча, и клинок скользнул обратно в ножны.

— Ладно, проходи. Почему бы и нет? Какая разница, что за ложь ты преподнесешь ему на сей раз. Вар все равно не станет тебя слушать.

Сегест боялся, что так и будет. Так бывало всякий раз, когда он пытался открыть Вару глаза. Но какой же он друг Рима, если не воспользуется любой возможностью?

— Или ты ничего не знаешь о лжи, или знаешь слишком много, — бросил он Зигимеру. — Каждый человек, у которого все в порядке с головой, должен задаться этим вопросом.

С этими словами он двинулся вперед, Масуа — за ним, держась на полшага позади и чуть слева, чтобы в случае необходимости прикрыть своего вождя. Нарочито медленно, показывая, что ничуть не боится, Зигимер посторонился.

— Будь осторожен, — громко предостерег Масуа. — Он запросто может ударить в спину.

— Я не трачу коварство на таких хорьков, как вы, — заявил Зигимер.

— Вот как? Значит, ты приберегаешь его для римлян, — парировал Сегест.

Зигимер демонстративно повернулся к нему спиной.

В любом другом месте Сегест в ответ на столь вызывающее поведение пустил бы в ход оружие, но теперь взял себя в руки и прошел мимо. Он слишком хорошо понимал, что Вар вообще не станет его слушать, если он убьет отца Арминия.

Наместник занимал центральный шатер. Так было бы в любом другом римском лагере — ничего нового для Сегеста. К добру или ко злу для себя, римляне везде придерживались единых правил — значит, были вполне предсказуемы.

— Хайл, Сегест. Хайл, Масуа, — приветствовал их грек — раб Вара.

То, что раб запомнил имя его друга, Сегест счел добрым знаком. Еще больше его порадовали следующие слова:

— Наместник примет вас незамедлительно.

— Благодарим.

До сего момента Сегест опасался, что Вар попытается отделаться от него под благовидными предлогами, с виду уважительными, но на самом деле означающими одно: знать тебя не желаю! Конечно, ни один германец не стал бы играть в подобные игры. Не желая иметь с кем-то дело, он сказал бы об этом напрямик. Однако у Сегеста имелся достаточный опыт общения с римлянами, чтобы знать: окольные пути и уловки у них в крови.

Однако сегодня Аристокл, как и обещал, провел Сегеста и Масуа в шатер, где они предстали перед Квинтилием Варом. Не успел Сегест отвести взгляд, как раб уже исчез.

Но стоило германцу взглянуть в лицо Вару, как старый вождь почувствовал: скорее всего, из его визита в Минденум не выйдет ничего хорошего.

— Можешь ли ты сказать мне что-нибудь новое? Или снова будешь повторять то, что твердишь раз за разом? — спросил римский наместник ледяным тоном.

— Я могу сказать, что ты поступил бы разумнее, прислушавшись ко мне раньше… наместник, — промолвил Сегест.

Вар вспыхнул: германец произнес его титул так, что римлянин понял — это не знак уважения, а насмешка.

— Не думаю, что у меня были основания тебя слушать, — буркнул Вар.

— Если ты так считать, ты не выказывает много ума, — встрял на своей неуклюжей латыни Масуа.

Вар не обратил внимания на дружинника, словно его здесь и не было. Обращаясь только к Сегесту, наместник произнес:

— Думаю, ты зря потратил свое время, а сейчас зря отнимаешь мое.

— И ты скажешь то же самое, если я сообщу, что близ дороги, которую указал тебе Арминий, собираются воины? — спросил Сегест.

— Я не получал на сей счет никаких донесений — ни от дружественно настроенных германцев, ни от римлян, — заявил Вар.

— Меня это не удивляет, — отозвался Сегест. — Многие германцы боятся, что попытка открыть тебе глаза на твоего драгоценного Арминия будет стоить им жизни. Я даже знаю, что некоторым честным людям уже пришлось поплатиться за такую попытку. Что же касается легионеров, наместник, здесь — не их отечество. Они видят лишь то, что здешние люди позволяют им увидеть. Они слышат лишь то, что здешние люди позволяют им услышать. А остальное…

Германец покачал головой.

— Мы не настолько слепы и глухи, как ты, похоже, воображаешь, — высокомерно заметил Вар.

— А ты, похоже, не так мудр, как, похоже, воображаешь, — парировал вождь.

— Об этом предоставь судить мне, — промолвил Вар. — Я не думаю, что ты хотел меня оскорбить, Сегест, иначе не отпустил бы тебя так просто. Однако я уверен: все твои подозрения и обвинения в адрес Арминия совершенно беспочвенны. Думаю, ты просто стараешься очернить его имя, выискивая для этого любые предлоги. И, как ни жаль это говорить, я тебе не верю.

Сегест встал. Мгновение спустя его примеру последовал Масуа.

— Ты сказал сейчас, что тебе жаль это говорить, — промолвил Сегест. — Настанет день — и, боюсь, настанет скоро, — когда ты действительно пожалеешь, что не поверил мне, и очень сильно пожалеешь.

— Это пророчество? — иронически осведомился римлянин.

— Как тебе будет угодно, — ответил Сегест. — Но нет надобности гадать по внутренностям, чтобы узнать: когда подвешенный камень наконец упадет, он разобьет то, что находится под ним. Всего доброго, наместник. И да продлятся твои дни. А дни твои продлятся, если ты поймешь, что верить Арминию нельзя. Но я не могу убедить тебя в этом. Лишь ты сам можешь поднять завесу со своих глаз.

— Я не верю, что мои глаза застилает завеса, — заявил Вар.

— Да. Понимаю.

Сегест печально кивнул.

— Дурак никогда не верит, что он дурак. Рогоносец никогда не верит, что его жена раздвигает ноги для другого мужчины. Но боги ведают: верят люди во все это или нет, их вера или неверие ничего не меняют.

— Прощай, Сегест, — произнес Квинтилий Вар еще более ледяным тоном.

— Прощай, наместник, — отозвался Сегест. — Если через год мы встретимся снова, ты сможешь рассмеяться мне в лицо. И тогда я склоню голову и безропотно снесу любые насмешки.

— Буду ждать с нетерпением, — промолвил Вар.

— Хочешь верь, наместник, хочешь не верь, но я — тоже.

С тем Сегест и ушел. Последнее слово все-таки осталось за ним.

Жара в Германии бывает нечасто, а когда выдается жаркий день, такой влажной духоты не встретишь даже в Средиземноморье. Сегодня, в конце лета, выпал как раз такой день. Легионеры чесались, обливались потом, отчаянно бранились — и разбирали лагерь.

— О боги, надеюсь, нам никогда больше не придется заниматься этой дерьмовой работенкой, — промолвил один из них.