Павел I - Казимир Феликсович Валишевский

ему странностью, предложил в ответ двенадцать линейных кораблей. Сент-Джемский кабинет поднял тогда вопрос о союзе между четырьмя государствами: Англией, Россией, Австрией и Пруссией. Вопреки тому, что об этом рассказывали, Безбородко с готовностью принял предложение, но Павел обнаружил гораздо больше холодности. Он говорил, что ничего не может сделать, потому что его не слушают. Он нянчился с новым прусским послом, Гребеном, но так как последний, сговорившись с Витвортом, просил государя, чтобы он дал своему послу в Берлине инструкции, совпадающие с намерениями, выказанными канцлером, царь от него отвернулся.

Мало-помалу, однако, не умея сопротивляться, он соблазнился комбинацией, которую его сыну удалось осуществить в 1813 году, а когда император Франц прибавил еще просьбу оказать посредничество в достижении его соглашения с Пруссией, он воодушевился. Он уже видел себя вершителем судеб Европы. Фридрих-Вильгельм II только что умер. Павел питал уверенность, что его сын будет «вести себя более достойным образом», и собирался уже расширить английский проект, включив в союз Данию. Он возвращался к мысли о конгрессе, который, собравшись в Берлине, имел бы своей задачей разоблачить интриги прусских министров, обуздать чрезмерные притязания Австрии и дать приемлемую для всех базу для достижения общего успокоения. Всякое желание усиления за счет Германии должно быть отвергнуто державами, ничего не потерявшими в конфликте, которому надлежало положить конец, вознаграждение за убытки было допустимо только для настоящих жертв революции: для домов Оранского, Гессен-Кассельского и Виртембергского. Только таким способом, без новых сражений, можно будет остановить завоевания французов.

Но события следовали быстро, ведя за собой непрерывный успех революционной лавины, а также и высокомерия. После Ломбардии, Лигурии, Голландии и Швейцарии, Рим подвергся вторжению республиканского режима. В Вене Бернадот подымал население, водрузив девиз: свобода, равенство, братство на балконе своего отеля. Даже в Вильне думали, что напали на след заговора о восстановлении Польши, поддерживаемого Бонапартом и связанного с проектами, для которых французский министр в Берлине Кальяр будто бы старался заполучить согласие прусского принца Генриха.

Павел сразу отказался от своих мечтаний о мирном посредничестве, не зная, какое дать другое направление своим колеблющимся мыслям. Двадцать первого апреля 1798 года он велел составить для князя Репнина, – путешествие которого, отменявшееся несколько раз, было наконец решено, – новую инструкцию, очень отличавшуюся от последней, написанной всего лишь две недели назад. Она предписывала чрезвычайному послу выступить на берегах Шпрее с требованием решительного ответа: «желает ли Пруссия считать Францию общим врагом?» В то же время из Вены Разумовский был послан в Раштадт для наблюдения.

К несчастью, в Берлине никого не было, кто бы откровенно ответил на это требование. Новый король, плохо воспитанный, заморенный и запуганный своим двоюродным дедом, представлял собою хилое и застенчивое существо, каким сделало его это воспитание. Уклоняясь от всякого личного вмешательства в переговоры, он почти тотчас после своего восшествия на престол уехал в продолжительное путешествие по провинции. Он возложил внешнюю политику на трех советников, оставивших в истории эпохи такое неприятное воспоминание: Гаугвица, бывшего воспитанника моравских братьев, развращенного мистика, «сатира с головой Христа», как говорил Лафатер, делившего свое время между домашней идиллией и ночными оргиями в кабаках самой дурной репутации, вносившего в дело посредственные дарования, много педантизма и такое легкомыслие, как то, которым он наполнял свою частную жизнь; Ломбарда, сына парикмахера из французской колонии, «de poudreuse mémoire», как он говорил сам, бывшего переписчика литературных произведений Фридриха, в данный момент статского советника и такого же негодяя, как и первый, но с еще меньшими способностями и более низкими инстинктами; Луккезини, наконец, самого способного из троих, но также самого хитрого и главным образом мечтавшего об обогащении.

Все они по своим вкусам, интересам или боязни республиканских войск были, как и сам новый король, убежденными сторонниками соглашения с Францией, но они все-таки решили не добиваться его из стыда и страха перед Австрией или из желания эксплуатировать Англию.

Репнин прибыл в Берлин в первых числах мая 1798 года и встретился с князем Рейссом, тоже посланным с чрезвычайной миссией из Вены. Конгресс, задуманный Павлом, приводился в исполнение. Русский посол принес готовый проект оборонительного союза четырех государств. Составленный согласно желанию Англии, он гарантировал участвующим в нем державам неприкосновенность их владений. Репнин получил аудиенцию молодого короля, который соблаговолил вернуться, чтобы его принять. Он услыхал, что король всецело разделяет чувства царя и желает поддерживать с ним тесную дружбу, но большего он добиться не мог.

Рейсс не был счастливее. Он выступал с заявлением, что Австрия отказывается от всяких вознаграждений в Германии, если Пруссия согласится подражать ее бескорыстию. Это было чересчур прекрасно, чтобы не показаться подозрительным. Очевидно, в Вене рассчитывали наверстать упущенное в Италии, и переговоры кончились этими возбудившимися подозрениями. Император Франц старательно делал вид, что всецело отдается в руки Павла: «Мой ультиматум, – писал он ему, – выражается одним словом: Ваше Величество я сделал своим судьей… и я заранее подписываюсь подо всем, что вы найдете необходимым». Но в то же время Тугут совершенно другим тоном требовал немедленной отправки русского отряда в 12 000 человек, на который Австрия имела право по существующим договорам. «Говорить и обещать коалицию недостаточно!» – говорил он Разумовскому.

Король Пруссии Фридрих-Вильгельм III – отец российской императрицы Александры Федоровны (Шарлотты Прусской), дед российского императора Александра II. Участник войн с Наполеоном и Венского конгресса, один из лидеров и организаторов Священного союза. Умер в возрасте семидесяти лет, пережив всех современников-монархов, с которыми ему пришлось делить беды и радости наполеоновских войн

Павел начинал замечать, что его прекрасные планы были построены на зыбком песке. Он терял почву под ногами, но все-таки склонялся в сторону Австрии, куда продолжала толкать его Мария Федоровна, всецело занятая своими семейными заботами. Двое из братьев императрицы, принцы Фердинанд и Александр, приехали в Петербург через Вену и сильно поддерживали сестру, вследствие чего Дитрихштейн и Витворт вели удачную игру. В том же мае месяце английский посол, ловко сославшись на мобилизацию французов в Тулоне, добился от Павла обещания дать Англии десять линейных кораблей и пять фрегатов для усиления ее северной эскадры; под конец Павел вступил в прения об условии субсидий, сначала для вспомогательного отряда, который следует послать в Англию, потом для большой армии, которая охватила бы австрийскую границу со стороны Пруссии и дошла бы, может быть, до Рейна. Такой убежденный когда-то сторонник мира начинал входить во вкус. Более чистосердечно возвращаясь к политике Екатерины, он начинал желать принять участие в коалиции против Франции уже не в хвосте, во главе