Игрок - Иэн Бэнкс

Когда же последнее сопротивление наконец было подавлено, прежние чувства почти растаяли. По крайней мере частично Гурдже все же провели: он держался за то, что считал духом договоренности, тогда как другие держались буквы. Никто из команды не атаковал, пока с доски не исчезли или не были взяты в плен последние фигуры противников, но когда стало ясно, что они побеждают, началось какое-то едва заметное маневрирование, соперничество за поля, которые станут наиболее важными по окончании командной игры. Гурдже не замечал этого, пока вдруг не понял, что еще чуть-чуть — и будет слишком поздно. И в начале следующего этапа он оказался слабейшим из пяти участников.

Кроме того, стало очевидно, что два адмирала, вполне естественно, неофициально сотрудничают против остальных. Они вдвоем были сильнее, чем трое других игроков.

В каком-то смысле слабость Гурдже спасла его. Играл он так, чтобы долгое время не привлекать к себе внимания, — пусть четверка выясняет между собой отношения. Позднее, когда два адмирала накопили достаточно сил и грозили остальным полным разгромом, он атаковал их, и те оказались беззащитными перед его малыми силами — больше, чем перед внушительными силами генерала и министра.

Игра долгое время шла ни шатко ни валко, но Гурдже постепенно улучшал свое положение и в конце концов, выйдя первым из пяти, набрал достаточно очков для участия в игре на следующей доске. Трое из их пятерки сыграли так плохо, что не смогли продолжить состязание.

Гурдже так полностью и не оправился после ошибки, совершенной им на первой доске, и играл плохо на Доске формы. Уже стало казаться, что империи не придется лгать о его выходе из игры после первого тура.

Он продолжал беседовать с «Фактором», используя Флер-Имсахо в качестве ретранслятора, а игровой экран в комнате — для демонстрации позиций.

Он чувствовал, что привык к более высокой гравитации. Флер-Имсахо пришлось напомнить Гурдже, что дело тут в генно-закрепленной реакции — кости его быстро утолщились, а мускулатура усилилась без всяких физических упражнений.

— Разве вы не заметили, что становитесь упитаннее? — сердито спросил автономник, когда Гурдже разглядывал свое тело в зеркале.

Гурдже покачал головой:

— Я думал, что просто много ем.

— Вы очень наблюдательны. Интересно, что еще вы можете проделывать, не зная об этом. Неужели вам не рассказали ничего о вашей же собственной биологии?

Гурдже пожал плечами:

— Я забыл.

Он привык и к укороченному дневному циклу планеты — адаптировался быстрее всех, если судить по многочисленным жалобам других. Большинство в замке, сообщил ему автономник, использовали наркотики, чтобы приспособиться к дню продолжительностью в три четверти от стандартного.

— Опять генно-закрепленная реакция? — спросил Гурдже как-то утром за завтраком.

— Да, конечно.

— Я не знал, что мы столько всего умеем.

— Явно не знали. Силы небесные, Гурдже, культурианцы осваивают космос вот уже одиннадцать тысяч лет. И то, что вы большей частью обосновались в идеальных, сделанных на заказ условиях, не означает, что способность к быстрой адаптации утрачена Сила в глубине, избыточности, конструировании с запасом. Вы же знаете философию Культуры.

Гурдже нахмурился, посмотрев на машину. Он сделал жест в сторону стены, потом показал на свое ухо.

Флер-Имсахо покачался из стороны в сторону — аналог пожимания плечами.

Игру на Доске формы Гурдже закончил пятым из семи. На Доске становления он начал играть без малейшей надежды на выигрыш — ему светил разве что небольшой шанс попасть в утешительные игры. Но под конец он заиграл с блеском. На последней из трех больших досок он начинал себя чувствовать абсолютно свободно, с удовольствием использовал символику элементов, включенную в игру, — вместо кидания костей, которое практиковалось в остальной части матча. Гурдже чувствовал, что из трех больших досок Доска становления была наименее освоенной: в империи не очень хорошо понимали игру на этом этапе и не уделяли ему должного внимания.

Ему удалось. Выиграл один из адмиралов, а Гурдже хоть и с трудом, но пробился в утешительные игры. Он отстал от адмирала всего на одно очко: 5522 против 5523. Еще чуть-чуть — и могла быть ничья и переигровка, но, думая об этом впоследствии, Гурдже понял: ни на мгновение он не сомневался, что выйдет в следующий круг.

— Еще чуть-чуть — и вы заговорите о судьбе, Жерно Гурдже, — сказал Флер-Имсахо, когда Гурдже попытался объяснить ему это.

Он сидел в своей комнате, положив руку на столик перед собой, а автономник снимал с его запястья браслет-орбиталище. Сам Гурдже уже не мог снять подарок, а из-за его раздавшихся мышц браслет стал туговат.

— Судьба, — проговорил Гурдже, задумчиво глядя перед собой. — Да, похоже, что это именно судьба, — кивнул он.

— Что же дальше? — воскликнула машина, полем перерезая браслет. Гурдже думал, что яркое маленькое изображение исчезнет, но оно осталось. — Господь Бог? Призраки? Путешествие во времени? — Автономник снял браслет с его руки и заново соединил разрезанные части, так что орбиталище опять стало целым.

Гурдже улыбнулся.

— Империя.

Он взял браслет у машины, легко встал и подошел к окну. Глядя во внутренний двор замка, он крутил браслет в руке.

«Империя?» — подумал Флер-Имсахо. Он уговорил Гурдже положить браслет в шкатулку. Не стоит оставлять на виду — кто-нибудь может догадаться, что тут изображено. «Очень надеюсь, он шутит».

Когда Гурдже закончил свою партию, у него образовалось свободное время, и он стал наблюдать за игрой Никозара. Император играл в главном зале замка — огромном чашеобразном помещении, одетом в серый камень и способном вместить более тысячи человек. Здесь должна была состояться и финальная игра, которая решит, кто станет императором. Главный зал располагался в дальнем конце замка и выходил на ту сторону, с которой должен был прийти огонь. Высокие окна, пока еще открытые, смотрели на море желтых золоцветов.

Гурдже сидел на одном из балконов для зрителей, наблюдая за игрой императора. Никозар действовал осторожно, постепенно накапливая преимущество, используя малейшие возможности, чтобы завоевать хотя бы очко, делая выгодные размены, координируя ходы остальных четырех игроков своей команды. Гурдже был поражен — Никозар вел двойную игру. Неторопливая, размеренная манера, демонстрируемая теперь императором, была лишь одной стороной его игрового стиля. Время от времени, когда возникала необходимость и когда ожидался наиболее разрушительный эффект, император делал ходы поразительной дерзости и глубины. А превосходные ходы, удававшиеся иногда противнику, встречали адекватный, а то и превосходящий отпор со стороны императора.

Гурдже почувствовал симпатию к противникам Никозара. Даже плохая игра деморализует меньше, чем временами блестящая, но неизменно встречающая сокрушительный отпор.