Венеция. Прекрасный город - Питер Акройд

В знатных семьях в день подписания брачного договора жених посещал дом будущего тестя. Девушка, в соответствии с обычаем, в белом платье и бриллиантовых украшениях, дважды проходила по кругу перед женихом и его друзьями под звуки флейт и труб. Затем она отправлялась во внутренний двор, где ее приветствовали все женщины семьи, а позже объезжала в гондоле все монастыри, где находились в заточении ее родственницы. Гондольерам невесты полагалось быть в алых носках. За стенами монастыря девушку показывали монахиням, которые, возможно, испытывали по этому поводу смешанные чувства. На рассвете свадебного дня, пока невеста готовилась отправиться в приходскую церковь, у ее дома играл маленький оркестр. После свадебной церемонии устраивался публичный праздник, куда гости приносили подарки.

У других слоев общества существовали не менее строгие свадебные обычаи. Будущему жениху, тщательно причесанному и надушенному, полагалось быть в бархатном или суконном плаще и с кинжалом на поясе. Сначала он признавался в любви, распевая под окном возлюбленной. Затем должен был сделать формальное предложение семье девушки. Если он производил благоприятное впечатление, обе семьи встречались за обедом и обменивались подарками – носовыми платками и миндальными пирогами. За этим следовали другие дары, тщательно регламентированные в соответствии с традицией и предрассудками. На Рождество мужчине полагалось дарить женщине confettura (фруктовый конфитюр) и сырые семена горчицы, а в день Святого Марка – бутоньерку из розовых бутонов; вручались и принимались другие подарки. Но были и запреты. Нельзя было дарить гребни для волос, так как они считались ведьминским орудием; запрет распространялся и на ножницы, потому что те символизировали отрезание языка. Как ни странно, нельзя было дарить изображения святых; это считалось дурным предзнаменованием.

Свадьбу всегда устраивали в воскресенье, по множеству причин иные дни считались неблагоприятными. Семья невесты должна была обставить спальню молодоженов. В соответствии с обычаем в ней должны были находиться кровать, шесть стульев, два комода и зеркало. Никакие другие породы деревьев, кроме ореха, использовать не разрешалось. Вот пример бездумного консерватизма венецианцев. Ни один народ не имел меньшей склонности к социальной или политической революции. В этом городе супружеская жизнь была не только удовольствием, она была торжественным общественным и семейным служением. Возможно, в этом кроется источник венецианской пословицы: «Брак получается из любви, как уксус из вина».

Относительная анонимность женщин в венецианском обществе подтверждается незначительным количеством женских портретов. Тинторетто написал сто тридцать девять мужских портретов и лишь одиннадцать женских. Тициан исключал женщин из групповых портретов на надгробьях. Это нельзя считать характерной чертой патриархального общества. К примеру, во Флоренции создано множество женских портретов. Стремление стереть женщин из официальной памяти показательно только для Венеции. Оно свойственно власти, наделяющей полномочиями государство, а не индивида. И связано с понятиями принуждения и контроля, которые при этом рассматриваются как мужские доблести. Вот почему в венецианской живописи так много женских ню и так мало полностью одетых женщин. Женщина рассматривалась скорее как объект чувственного восхищения, а не серьезного внимания.

Женщины, которых мы видим на венецианских холстах, почти всегда анонимны. Они даже могут не быть венецианками. Перед нами парадокс бесчисленных образов Мадонны и недостатка изображений реальных женщин. Разгадка, возможно, кроется в том, что идеализированный образ женщины почитался священным. И его нельзя было марать изображением женщины земной.

Жены купцов и богатых лавочников, появляясь на людях, становились предметом многочисленных комментариев. В конце XV века каноник Пьетро Казола писал, что «венецианки, особенно красивые, пускаются на все уловки, чтобы обнажить свою грудь… Когда их видишь, удивляешься тому, как их одежда не падает с плеч». Он обратил внимание на то, что «они не чураются никаких средств, чтобы улучшить свою внешность». В 1597 году Файнс Моррисон описывал их так: «Высокие благодаря деревяшкам, пухлые благодаря тряпью, румяные благодаря краске и белые благодаря мелу». Здесь «деревяшки» – это туфли на высокой платформе. В искусственном городе женщины были воплощением искусственности. В торговом городе мода была важным элементом потребления. В Венеции мода менялась быстрее, чем во всех других областях Италии.

Для многих путешественников Венеция была огромным борделем на открытом воздухе, «разгулом плоти», как выразился один из гостей. Даже Боккаччо в «Декамероне» – книге, не отличающейся утонченностью, – называет этот город «вместилищем всех пороков». Два века спустя Роджер Аскем сказал, что видел за девять дней «больше потворства греху, чем слышал о нем в нашем благородном Лондоне за девять лет». Говорили, что юноша, посетивший во время Большого путешествия Венецию, привезет с собой в подарок сифилис, которым наградит будущую жену и детей. В Венеции не было знаменитых возлюбленных, только знаменитые развратники и куртизанки.

В начале XVII века Томас Кориат насчитал в Венеции двенадцать тысяч проституток, «многие из которых отличаются таким беспутством, что, как говорится, открывают свой колчан каждой стреле». Это может показаться некоторым преувеличением со стороны раздосадованного моралиста, но цифра не так уж завышена. Веком раньше венецианский историк Марино Санудо оценил ее в одиннадцать тысяч шестьсот пятьдесят четыре. За сто лет может случиться многое, особенно в городе, который становился все более известен распутством и вольнодумством. Цифру, приведенную Санудо, следует рассматривать в контексте численности населения, в начале XVI века составлявшей сто тысяч человек. То есть одна из пяти венецианок была проституткой. Имеются упоминания о том, что венецианцы предпочитали проституток женам. Одним из объяснений подобного положения дел может служить большое количество неженатых аристократов. Согласно Моррисону, в конце XVI века прелюбодеяние «считалось небольшим грехом, который легко отпускался духовниками».

Святой Николай был одновременно покровителем моряков и проституток, представителей двух профессий, без которых в Венеции невозможно было обойтись.

Торговля наслаждением велась в определенных районах. В одном из них, Кастеллетто, на определенных улицах (всего их было тридцать или сорок) имелись публичные дома. В одном таком доме жили тринадцать проституток. Главный центр проституции с XV века располагался на campo Сан-Кассиано, известном как Карампане, поблизости от гостиниц и пансионов Риальто. Площадь Святого Марка использовалась венецианскими матерями как рынок живого товара. «Любая мать, – пишет французский путешественник XVII века, – желающая избавиться от дочери, приводит ее туда, как на рынок… Вы не обязаны покупать кота в мешке, поэтому вы можете осматривать и ощупывать ее сколько захотите». В воспоминаниях Казановы есть упоминание о подобной сделке. Он встретил в кофейне мать с дочерью, и там, разгадав его намерения, мать попросила денег. Ее дочь не должна потерять невинность, «не получив от этого никакой выгоды». Казанова предложил за ее девичество десять цехинов, но прежде пожелал удостовериться, не обманывают ли его. Что в своей неподражаемой манере вскоре и сделал. Такова расхожая история о жителях Венеции.