Седьмой царевич - Иван Шаман

Теперь нужно было отдать визитку специалисту. Где его только найти, так чтобы гарантировать, что он на нужной стороне.

Наблюдение я заметил довольно давно, и если неделю назад оно было ненавязчивым, то после смерти Кусаки за мной постоянно следовало несколько человек. Кто-то сидел в фургоне, другие ходили неподалёку, якобы занимаясь своими делами, и только в академии я не чувствовал слежки. Возможно потому, что там она была совершенно официальной.

Оставалось понять, кто из преподавателей и на кого работает. Мой выбор пал на двух командированных, а, в частности, на Филиппа, который проявил свою крайнюю информированность на индивидуальных занятиях. Так что на следующий день, во время па, пока Саня отрабатывал начертание меча, я передал визитку, завёрнутую в салфетку.

— Это что? — удивлённо посмотрел на меня преподаватель.

— Не советую разворачивать, иначе отпечатки не сохранятся, — тихо, но чётко сказал я, одёрнув его. — И передайте наблюдению, чтобы они не попадались на глаза, хотя бы пару дней, чтобы стало понятно, где СИБ, а где милиция с ФСБ.

— Не представляю, о чём вы говорите, кадет, — сурово блеснув глазами, сказал мужчина. — У вас слишком богатое воображение.

— Не спорю. Но информацию вы передайте, — пожав плечами, ответил я, и Филипп спрятал визитку. — Пусть выяснят, кто стоит за владельцем отпечатков, так будет яснее, кто решил играть грязно. А, и нужно будет передать, что в земельной комиссии у интересантов несколько своих членов.

— Чего вы про земельную комиссию говорите? — подняв голову, уточнил Саня.

— Да вот, обсуждаем, что многим предлагают поменять свою землю, продать куски. Ты об этом тоже слышал?

— Ко мне вчера Житов приходил, — не стал скрывать парень. — Предлагал сто тысяч рублей всего за один гектар.

— А ты что? — с интересом спросил я.

— А что я? Посмотрел, сколько стоит земля в крае: за сто тысяч можно купить неплохой домик в станице. Ну или большое поле, совсем не в один гектар. — пожав плечами, заявил он. — Так что, почему нет?

— Вы путаете долгосрочную земельную аренду и получение её в собственность. Собственность благородного сословия нельзя отнять, даже по суду. Именно по этой причине её выделяют крайне небольшими участками. Боярский гектар — это не просто надел, это вотчина. Место для родового гнезда.

— Только вот мы его лишимся, если решим уехать, — с неприятным смешком ответил Серебряный. — А деньги можно потратить и более разумно. Наша дыра, конечно, родная, но уж лучше жить в Штатах или Германии.

— И тебя не смущает, что, уехав, ты лишишься способностей? — спросил преподаватель, и Саня резко погрустнел. — К тому же даже сто тысяч рублей по меркам Европы и Америки — небольшие деньги. Примерно три с половиной тысячи долларов… даже меньше. На них ты разве что месяц проживёшь. И уж точно не купишь дом.

— Значит, продать не один гектар, а все! — решительно проговорил Саня. — А что до способностей, может, и нет их у меня. Ничего же не выходит!

— Стараться нужно лучше, и всё получится, — сказал Филипп, посмотрев на каракули парня. — Для начала тебе следует понять, какая линия идёт первой, какой она длины и какое направление, за ней вторая, а позже всё пойдёт как по маслу. Просто не сдавайся!

— Я и так… — просипел Саня, и занятия продолжились.

Я, как преподаватель и советовал, взял в руки нож, используя его кончик для написания в воздухе символа. Учитывая, что фигура мне была известна полностью, оставалось только довести движения до автоматизма. И, надо сказать, в чём-то он был прав, с посторонним предметом всё получалось намного проще. Одно дело водить всей рукой, от плеча, и совсем другое — только кистью с зажатым в ней ножом.

Но были и явные минусы, главный из которых — противник видит, что ты делаешь. Нет, выставлять руку перед собой с растопыренными пальцами, тоже так себе конспирация, но в том-то всё и дело, на мой взгляд, нужно было работать на совершенно ином уровне. Стараться отточить движение до такой степени, чтобы можно было вообще не смотреть на символ, а рисовать его, даже спрятав руки за спину.

Но тут обнаруживалась проблема. Даже несколько. Во-первых, символ проецировался туда, где ты держал руку или предмет. От крайней точки. А значит, держать руки за спиной не вариант. Во-вторых, нельзя было ошибиться ни на миллиметр, соотношение линий всегда оставалось одним и тем же. Так что держать руки на виду было куда нагляднее. Ну и последний, самый существенный минус — символ должен чертиться одной фигурой, и он привязан к пространству.

Нельзя начертить восемь линий, а девятую оставить на потом, вся фигура просто сорвётся. Нельзя использовать на ходу или меняя положение тела. Нельзя поднимать или опускать руку, если она выходит за пределы пропорций фигуры. Весь символ, от начала до конца, должен быть начерчен в одной плоскости и крайне малом объёме.

Был у меня один вариант, как этого можно избежать, но пока я не рисковал его пробовать. Самое простое, держать руки спокойно опущенными вдоль тела и рисовать символ большим пальцем. Это требовало просто космического сосредоточения. Если кто хочет, может попробовать нарисовать таким образом человечка из пяти палочек, а потом повторить раз десять, чтобы человечки всегда были одинаковые. Не выйдет.

Правда, у меня была подсказка — появляющиеся перед глазами золотые линии, но всё равно, малейшая ошибка и — провал. Но от этого становилось только интереснее, а потому я занимался в три раза усердней. Это было словно сложная пространственная игра-головоломка, требующая максимального сосредоточения.

— Да не выходит у меня ничего! — раздосадовано бросил на пол ручку Саня.

— Это у тебя из-за неуверенности в будущем, — заметил преподаватель. — Ты вроде и в академию пошёл, и выигрышный билет вытащил, а вместо того, чтобы стараться и сорвать куш, решил его продать за копейки и сбежать. Вот разум с телом и сопротивляются до последнего.

— Да ну и не надо, ну и пожалуйста, — поджав губы, проговорил Саня. — Я будто слепой, который пытается нарисовать радугу!

Я прикрыл глаза, вспоминая, как именно выглядел знак, загоревшийся над парнем во время присяги. В принципе он всё рисовал верно, нужно было только понять, с чего начать, а для этого мыслить, как неведомый художник.

— Ты давай, не отчаивайся, а подумай,