Конев. Солдатский Маршал - Сергей Михеенков

В ноябре под Калинином был момент, когда Конев поднял роту в контратаку, и положение на угрожаемом участке было восстановлено как раз благодаря этой неожиданной стойкости отступающего, наполовину разбитого и рассеянного подразделения.

Конев сам был храбр и умел ценить храбрость своих подчинённых. Он чувствовал солдатскую душу.

Вот что рассказывал бывший командир 916-го стрелкового полка 247-й стрелковой дивизии, которая не раз оказывалась на острие удара, генерал-майор В.С. Антонов: «Через много лет Агентство печати Новости проводило торжественное собрание, посвященное 20-летию образования ГДР. Был приглашён и я. На вечер приехал И.С. Конев. Я представился.

— О! — радостно воскликнул маршал, — 247-я стрелковая дивизия подполковника Тарасова! А помнишь рукопашный бой?

— Товарищ маршал, — сказал я, — за этот бой и за освобождение Старицы вы наградили меня тогда первым орденом Красного Знамени.

— Ну, тогда давай я хоть после войны тебя обниму». Ноябрьское наступление, проводимое немцами как второй

этап операции «Тайфун», так же, как и октябрьский бросок на Москву, своей цели не достиг. Противник был остановлен.

Красная армия накопила силы и готовилась к контрудару. Калининский фронт выполнил приказ Ставки.

Фельдмаршал фон Бок все эти дни не покидал своего передового командного пункта и лично руководил последним решающим броском на Москву. Как отметил в дневниковой записи за 22 ноября Гальдер, «со своей невероятной энергией он всеми силами гонит войска вперёд. Однако, как кажется, из наступления на южном фланге и в центре полосы 4-й армии и 3-й танковой группы ничего путного уже не получится. Войска здесь выдохлись… Но на северном фланге 4-й армии и 3-й танковой группы возможности для успеха ещё имеются, и они используются до предела. Фон Бок сравнивает это сражение с битвой на Марне, когда всё решил последний брошенный в бой батальон. Враг и здесь подбросил новые силы. Фон Бок вводит в бой всё, что только может».

Последний батальон, который действительно мог решить судьбу Москвы, тем временем находился под Калинином. Но снять оттуда его фон Бок так и не осмелился. Этот батальон день и ночь не выходил из боя, его непрерывно атаковал батальон противника, принадлежащий одной из стрелковых дивизий Калининского фронта…

Командующий группой армий «Центр» начал получать из штабов своих армий и соединений тревожные донесения: его войска не могли больше продвигаться вперёд, а то, что в результате жесточайших боёв достигнуто, оплачено слишком большой кровью германских солдат. Переутомлённый и больной, фон Бок запросил главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала фон Браухича об остановке операции. Браухич, зная, что Гитлер отреагирует на такое известие слишком нервно, ответил, что «не в его компетенции принимать такое решение». Бои продолжились. Фон Бок, видимо, чувствовал, что русские вот-вот предпримут нечто такое, что германским войскам ещё не доводилось испытывать во время похода на восток.

И фон Бок, и фон Браухич на своих постах продержатся недолго, вскоре они будут отстранены от командования войсками и отправлены — один в резерв, другой на излечение.

В дни калининского «сидения» в жизни Конева произошло событие, которое впоследствии изменит всю его личную жизнь. Однако вначале он не придал этому событию особого значения.

Все эти дни, как вспоминал адъютант командующего Саломахин, они жили в просторной избе. Обед им готовила хозяйка. Саломахин приносил тушёнку, хлеб, и хозяйка варила им картофельное пюре, сдобренное тушёнкой. Тем немногочисленный штаб Калининского фронта и питался. Когда у Конева обострилась язва желудка, он попросил Саломахина найти опрятную женщину, которая умела бы хорошо и более разнообразно готовить и которая бы согласилась ещё и убираться в его комнате. Не мог он заставлять своих сослуживцев, будь это даже рядовой боец тыловой части, ухаживать за собой. Денщичество он возненавидел с 1916 года, когда в 212-м полку вынужден был терпеть власть глумливого фельдфебеля.

Саломахин отправился в расположение тыла 30-й армии. Разыскал заместителя по тылу, сказал: так, мол, и так, нужна скромная, работящая, чистоплотная женщина.

— Есть такая? — спросил он тыловика.

— Есть, — ответил тот. — Антонина Васильевна Петрова. Самая что ни на есть образцовая. Имеет благодарность по службе. Только ты сам с ней договаривайся. Если согласится, я отпущу.

— А где она, твоя Антонина Васильевна?

— Да вон она. — И офицер кивнул на буфетчицу.

Со слов Антонины Васильевны Коневой (Петровой) этот рассказ передаёт её дочь Наталия Ивановна Конева: «В штабе фронта, куда Антонину привёз адъютант Саломахин, была комната командующего. В ней стоял заваленный картами стол, деревянная скамья, узкая железная кровать, накрытая солдатским одеялом, а под кроватью тапочки. В комнате было пыльно, неуютно. Мама тут же начала наводить порядок и чистоту. Вошёл командующий — высокий, худой и очень усталый, как вспоминала мама. Он куда-то спешил и на ходу надевал шинель. Посмотрел на молоденькую девушку, растерянно стоявшую посреди прибранной комнаты, и сказал очень мягко, несмотря на суровый вид и привычку отдавать приказы: “Ну, будь хозяйкой”, — и почти сразу уехал.

Их близкие отношения начались спустя полгода после этой встречи.

Он к ней долго присматривался, расспрашивал о родных, о её жизни до войны. Она с самого начала понимала, что приглянулась командующему. Отец всё больше привязывался к этой милой, кроткой с виду, но с сильным характером девушке. Молоденькая Тоня обладала той женской преданностью и надёжностью, теплом и добротой, которых ему не хватало в другой жизни, с женщиной, что “не умела ждать”».

На первый взгляд типичная ситуация. Полевые жёны были и у Рокоссовского, и у Жукова, и даже у многих командармов. Война, какой бы долгой она ни была, в конце концов закончилась, и генералы вернулись в свои семьи, к законным жёнам.

Но для Конева фронтовая любовь стала судьбой.

Антонина Васильевна Петрова родилась на хуторе Мухино Торопецкого уезда Псковской губернии в многодетной крестьянской семье. Вот откуда и трудолюбие, и умение делать любую домашнюю работу. Тем не менее Антонина смогла окончить сперва начальную школу, а потом и среднюю. В шестнадцать лет с подругами уехала в Москву, на заработки. Устроилась в Наркомат леса, буфетчицей. На паях с подругой снимала комнату. Вскоре началась война. Подруги пошли в военкомат. Их направили в 31-ю армию. Во время Вяземского сражения 31 -я армия была сильно потрёпана и отошла в район Ржева. Когда началось отступление и паника, кто-то из штабных офицеров приказал весь женский персонал отправить на грузовиках в Москву. В военкомате девчат начали агитировать пойти работать на заводы. Но они снова попросились на фронт. Их направили под Калинин, в 30-ю армию.

Когда случались свободные минуты, Конев просил Антонину рассказать о своей родине. Она рассказывала, какой красивый край — окрестности Торопца — Жижицкое озеро, где сохранилось имение композитора Мусоргского, каменистые холмы, поля, засеянные льном, прозрачные, как небо, реки… Конев слушал её и представлял свою родину — засыпанные снегами леса, кондовые дома Лодейно, лица земляков. Эта простая псковская девушка подарила ему то, что, как ему казалось, он потерял уже навсегда.