Серебряный доспех - Ярослав Хабаров

– Клянусь тебе, Тзаттог, имя, которое я назвал, принадлежит мне…

– Как и доспех, который ты присвоил? - помолчав, спросил Тзаттог. Он говорил совершенно спокойно, просто, даже дружески. - Ты ведь вор, не так ли, Хазред?

– Ты знал мое имя! - возмутился Хазред. - Знал и все-таки задавал свои вопросы.

– Я уже объяснил тебе, что мысли некоторых существ я могу прочесть. Например, твои. Поэтому ты до сих пор и жив, а не валяешься на земле с переломленной шеей. В тебе есть какое-то необъяснимое могущество, которое меня привлекает… Оно открывает для меня твой разум. И с горечью я различаю в тебе лживость и способность присвоить чужое. Ты - не Асехат. Асехат - тот или та, кого ты обокрал.

– Я не совершал кражи! - возмутился Хазред. - Я освободил то существо…

– И где оно теперь? - В голосе Тзаттога явственно звучала ирония.

– Возможно, - медленно проговорил Хазред, - я превратился в него… в нее… я теперь и есть Асехат.

– Нет, - сказал Тзаттог, посмеиваясь, - ты Хазред. Ты был Хазредом и остался Хазредом. Асехат - недостижимое состояние для тебя, потому что ты слаб.

– Но с каждой минутой я становлюсь все сильнее. - Хазред провел ладонью по доспеху, и серебро засияло так ярко, что у Тзаттога слезы потекли из глаз.

Принц-упырь еще пытался противиться обаянию серебряного доспеха.

– Твое воплощение несовершенно, - сказал Тзаттог. - У доспеха не хватает пластины. Без нее ты никогда не сможешь закончить то, что начал, а ты даже понятия не имеешь, где искать недостающее.

– До сих пор я вполне довольствовался тем, что имею.

– Поверь мне, скоро этого окажется мало.

– Откуда тебе знать?

– Я знаю… - Тзаттог вздохнул. - Хорошо, я откроюсь тебе, Хазред-Асехат. Ты узнаешь обо мне то, что прежде я скрывал даже от самого себя. Время настало… Где она?

– Асехат? - брякнул Хазред, который постоянно думал только об одном - о странном существе с тремя круглыми глазами, взиравшими на мир с детским удивлением. О существе с крохотными жабрами, о существе с золотисто-коричневой кожей. Об Асехат, которая (если только возможно говорить о ней как о женщине) незримо присутствовала в душе троллока и определяла все его мысли и поступки.

– Асехат? - Тзаттог нахмурился, явно не понимая, почему собеседник вдруг произнес это имя, так невпопад. И внезапно рассмеялся. - Тебя поглотили мысли об Асехат, о том, как бы сделаться ею без остатка! Это опасно, потому что рядом с тобой всегда может оказаться некто, наделенный значительной силой и требующий к себе всего твоего внимания!

– Ты требуешь моего внимания? - делано удивился Хазред. Он был смущен тем, что так неосмотрительно позволил Тзаттогу заглянуть себе в душу.

– Если ты не будешь настороже, имея дело с таким, как я, ты будешь уничтожен, - спокойно объяснил Тзаттог. - Однако сейчас это не имеет значения. У тебя есть то, что мне необходимо.

– Моя сила? - Хазред дотронулся ладонью до доспеха, с удовольствием ощущая прикосновение гладкого металла. - Ты об этом говоришь?

Тзаттог тихонько рассмеялся.

– О, Асехат! Как же она могущественна! Она совершенно затмила твой разум! Твоя сила ничтожна по сравнению с моей, и если бы речь шла только о силе, то я не нуждался бы в твоей помощи. Нет, я говорю о женщине, которая пришла сюда с тобой. О Пенне, лучнице. О той, что поклоняется Архаалю, не зная истинной природы своего поклонения. Я помогу тебе, если ты отдашь мне ее. Она нужна мне.

– Я не понимаю, - признался Хазред.

– Чего? - Тзаттог смотрел на него с грустной, даже ласковой улыбкой. - Чего ты не понимаешь?

– Почему ты не можешь взять ее сам? У тебя было много возможностей сделать это.

– Нет, - сказал Тзаттог. - Смысл нашего союза в том, что он должен быть добровольным. Она обязана согласиться, иначе… Иначе я просто убью ее, а это не входит в мои планы. Мертвая женщина не имеет смысла.

– Живая зачастую тоже, - хмыкнул Хазред, но Тзаттог не поддержал шутки: он говорил о вещах, которые были чересчур важны для него.

– Она и я, королева и принц-упырь… Я искал такую много лет. Быть одним из высших порождений тумана - прекрасная доля. Видеть то, что вижу я, испытывать наслаждения, недоступные другим смертным и бессмертным… - Он улыбнулся. - Ты даже вообразить их себе не можешь, потому что для нас мир выглядит иначе, чем для вас. Оттого многие из нас и представляются вам такими уродливыми, искаженными… Мы прекрасны и гармоничны, а искажения - лишь следствие нашего соприкосновения с вашим миром… Но даже здесь я чувствую себя великолепно! И всегда у меня под рукой армия, стоит лишь призвать их, покорных моей власти, молчаливых, плаксивых, вечно одолеваемых желаниями… - Тзаттог покачал головой. - Но с тех пор как в мои мысли вошла мечта о королеве, я ни мгновения больше не наслаждался своей властью. Потому что меня сжигает страсть к чему-то гораздо более великому, нежели возможность повелевать ордами умертвий и наводить ужас на смертных.

Тзаттог схватил Хазреда за руку, и тот поневоле вздрогнул: какой холодной оказалась эта сильная рука!…

– Выслушай! Я открою тебе то, о чем еще ни разу не говорил вслух. На болотах я встретил ведьму. Она была в тот день весьма неосторожной, потому что ее поглощали мечты о любви. С ведьмами такое случается, хотя и нечасто. Она ступала по кочкам, которые раскачивались под ее босыми ногами, и длинный подол ее зеленого платья совершенно вымок и потемнел от влаги. Добравшись до трясины, она подобрала платье обеими руками, и ее ноги обнажились до самых колен. Она пробежалась по водной глади, и круги разошлись от прикосновения ее ступней, казалось, по всему болоту. Каждая травинка отозвалась ведьме, покачивая длинной головкой с белыми пушистыми волосками цветков. Видел ты такие болотные цветы?

– Да, - сказал Хазред. - Когда я был… собой… я принимался ужасно чихать, если пух от этих цветов попадал мне в ноздри.

Он произнес это без всякой печали по тем временам, когда был простым троллоком и страшно ругался, если ему доводилось расчихаться на болотах. Он начинал забывать, что такое печаль.

Тзаттог, казалось, читал в его душе, как в раскрытой книге. Принц-упырь улыбнулся:

– Когда-нибудь ты еще познаешь тоску по былому. Сейчас ты просто слишком молод для этого. Слишком много новых ощущений, слишком много возможностей открываются перед тобой. От этого кружится голова, и каждое удовольствие этого мира представляется абсолютным. Но когда грусть придет - а это неизбежно, - она станет всеобъемлющей, и ты утонешь в ней. Многие из нас печальны, хотя люди и прочие смертные отказываются понимать нашу печаль и обычно не верят ей.

– Я тебе верю, - сказал Хазред. - Но продолжай. Я никогда еще не слышал ничего подобного. Ведьма, которая грезит о любви! Клянусь Болотным Духом - должно быть, жуткое зрелище, ведь все ведьмы стары и безобразны.