Паприка - Ясутака Цуцуи

Изловчившись, словно прорывая толстую пленку, Носэ неимоверным усилием проникает в сон Инуи. Им движет пылкая любовь, которая выходит за грань разумного, а во сне только крепчает. Сновидение вселяет еще больше отваги, и Носэ бесстрашно бросается в бой. Он оказывается как раз под алтарем. На мгновенье любовь к Паприке и ненависть к Инуи позволили Носэ, пробив брешь в «предсознательном» Инуи, увидеть трясину его бессознательного. По логике сновидений Носэ должен предпринять атаку на Инуи.

Запрыгнув на алтарь, он срывает набедренную повязку Христа – Морио Осаная. Там, как того страстно желал в своем сне Инуи, между ног Христа зияет вагина.

– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха…- наполнил зал сумасшедший смех Сэйдзиро Инуи.

Обвалился потолок, закружились осколки витражей. Эти осколки принимали форму самых разных предметов: крысиных трупов, немецких словарей, винных бокалов, перьевых ручек, скорпионов, кошачьих шей, шприцев… Они порой закручивались в смерч под сводами, а иногда бешено обрушивались вниз подобно бушующим волнам.

– Он сошел с ума,- послышался голос Косаку Токиды.

Но безумие длилось недолго.

Кафедральный собор исчез. Все, кроме Сэйдзиро Инуи, пытались вернуться кто в свои сны, кто в покинутую реальность. Непонятным оставалось одно: что стало с самим Инуи?

Куга рассчитывал время, чтобы попасть в нужный момент. Он поджидал, двигая время вспять изо всех сил своего сна. Используя свойство сна возвращать сновидца в прошлое, он старался вернуть сон в нужную временную точку. Это ему удалось, но силы – и телесные, и духовные – были на исходе: Куга потерял сознание и погрузился в хаос.

Профессор Карл Кранц заговорил по-английски:

– Принимая во внимание заслуги по созданию психотерапевтической установки для лечения психозов и достигнутый огромный успех от ее применения, стокгольмский Фонд Нобеля выбрал вас лауреатами нынешнего года по физиологии и медицине…

В баре звучала «Р. S. I Love You».

В просторной кабинке «Радио-клуба» – единственной, напоминавшей отдельный кабинет,- шла тихая вечеринка. Собравшиеся вспоминали события недавних дней и радовались их благополучному завершению.

– Как же так? О тех карцерах,- несколько изумленно говорил Торатаро Сима,- не знали ни я и никто другой. Выходит, все это время он спал без еды и питья.

Сэйдзиро Инуи обнаружили бездыханным в подземелье больницы НИИ клинической психиатрии.

– Уединившись в карцере, он собирал силу духа ко дню церемонии,- отдавая должное мужеству Инуи, сказал Тосими Конакава.- Он понимал, что крах близок, но все же не снимал МКД. Модуль так и остался в его черепе, и только основание конуса едва проглядывало из-под кожи. Да, ненависть, зиждущаяся на силе одержимости,- гремучая смесь!

– Умер, видимо, сразу после нашего сражения? – спросил Тацуо Носэ.

– Скорее всего. После сражения он нигде не объявлялся – ни в наших снах, ни в реальности,- кивнул Конакава.- Та схватка исчерпала его силы.

– На миг показалось, что он сошел с ума.

– Да, сошел,- сказал Токида и спросил у Конакавы: – А Осанай знал, где находится его босс?

– Более того – думаю, это он его укрывал. Похоже, там же держали в заключении и Химуро.

Морио Осанай находился под следствием – его подозревали в убийстве Химуро.

– Химуро. И Хасимото. Жаль их.- Токида не скрывал своих чувств.- Все потеряли рассудок. С самого начала. Все, включая меня.

От этих слов все обеспокоенно заерзали. Что это с ними? Остаточное явление МКД? Нет, вряд ли. Развивающаяся анафилаксия? Рост и без того повышенной чувствительности иммунной системы? То был ужас, который вспомнили все. Ужас непроизносимый, его нужно поскорее забыть. Кто-то должен был заставить их это сделать.

Ацуко, похлопав по руке сидевшего рядом Косаку, радостно сказала:

– Зато Цумура и Нобуэ Какимото идут на поправку. Она гордилась собой: ради Косаку она сейчас могла бесстрашно пойти на все.

– Господа, не изволите повторить? – осведомился Куга, стоя подле Ацуко и улыбаясь во весь рот.

– Точно. Сам же предлагал поднять бокалы, когда все соберутся. Как я мог забыть? – обернувшись к Куге, сказал Носэ.- Хорошо, всем повторить.

– Господам повторить! Слушаюсь,- сияя от счастья, поклонился Куга.

– Ты как, поправился? – спросил Торатаро Сима, и Куга опять вежливо склонил голову.

– Истощение длилось недолго. Сейчас, как видите, я бодр и полон сил.- И он развел руками.

– Говорит, даже потолстел с тех пор! – выкрикнул из-за стойки Дзиннай.

– К слову, история знает случай, когда Нобелевскую премию получили супруги, но чтобы лауреаты поженились – такое произойдет впервые,- сказал Носэ.- Когда свадьба?

– Ну, пусть поуляжется вся эта шумиха с премией,- тихо произнес Косаку.- Чтобы без всяких пресс-конференций. Тайком.

– Разрешите извиниться перед вами, господа,- сказала Ацуко и поклонилась.

Все улыбнулись, догадываясь о тайном и вместе с тем слегка постыдном смысле этих слов, понятном лишь присутствующим. Все, включая Кугу и Дзинная, подняли бокалы и выпили за свадьбу и премию Ацуко и Косаку.

– Прощай и ты, Паприка,- многозначительно сказала Ацуко и посмотрела на мужчин.- Отныне – и что бы ни случилось впредь – ее больше нет.

– Н-да-а,- печально протянул Сима.- Ничего не поделаешь. Та красивая милая Паприка покинула нас.

– Покинула,- подтвердила с улыбкой Ацуко,- и ее нигде больше нет.

– Да нет. Все не так.- Носэ оторвался от спинки дивана.- Паприка жива. Вместе с другими идеалами она навечно останется в сердцах присутствующих здесь мужчин. Не знаю, как остальные, а я точно забыть ее не смогу.

– Но больше мы с ней не увидимся,- с грустью в голосе сказал Конакава.

– Нет, увидимся,- не сдавался Носэ.- Стоит пожелать, и можно встретиться во сне когда угодно. Нужно только очень захотеть – и она непременно приснится. Я в этом уверен. Наверняка это будет уже другая, самостоятельная личность. Но она так же, как и прежде, будет улыбаться, разговаривать с нами. Она – красивая, как цветок, добрая и заботливая, умная и мужественная.

В баре звучит «Р. S. I Love You». Посетителей нет. Как всегда, Дзиннай за стойкой бара натирает до блеска бокалы, а Куга стоит у двери.

– Эх! – вздыхает Дзиннай. Ему кажется, что в дальней кабинке за тихой веселой беседой сидят посетители.

«Какие же они все-таки изысканные, милые люди – те, с кем нам двоим довелось повстречаться и в реальности, и по-дружески во сне. Что же они не приходят? – размышляет Дзиннай.- Когда они были здесь в последний раз?»

Стоит ему поднять взгляд – и там, у дверей, он опять видит до боли знакомую спину. Куга, по обыкновению, даже не шелохнется. Дзиннай не в силах сдержаться, чтоб не окликнуть его: