Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Александр Авдеенко

- Сестра. Родная сестра, товарищ Червонюк. Я послал ее в Ужгород к тетке… Хватит вам месяца? - осторожно спросил Крыж.

- Не знаю. Если удастся выполнить намеченные планы через месяц - хорошо, если через два - тоже неплохо.

Файн поднял глаза на Крыжа - настороженные, испытующие. Он ждал, не скажет ли что-нибудь резидент. Тот спокойно молчал, с деловитостью домохозяйки перемывая тарелки в эмалированном тазу.

- Вы, кажется, еще что-то хотели спросить, Любомир?

- Я? Нет, вам только показалось.

- А может быть, все-таки спросите, с какими планами я прибыл сюда?

Крыж закончил мыть посуду, сполоснул под краном обнаженные до локтей руки и, подняв на гостя как будто невинные глаза, почтительно ответил:

- Сэр, я ничего не буду у вас спрашивать. Мое дело - выполнять ваши приказания, а не задавать вопросы.

- Задание вам пока одно-единственное, - сказал Файн.

- Слушаю. - Крыж осторожно присел на край стула, склонил голову, сделал серьезное лицо - весь внимание и почтение.

- Вы что-нибудь слыхали об Иване Федоровиче Белограе, демобилизованном старшине, слесаре из железнодорожного депо? Вся грудь в орденах. Выиграл по облигации двадцать пять тысяч и купил «Победу».

- Простите, не слыхал и видеть не приходилось.

- Вспомните! Иван Белограй. Высокий. Кудрявый. Гвардеец. Служил в Берлине. Приехал в Явор жениться. А невеста его - виноградарша из колхоза «Заря над Тиссой». Герой Социалистического Труда Терезия Симак.

- Терезию Симак я знаю, а жениха… ничего не слыхал о нем.

- Жаль! Ну, ладно. Необходимо срочно выяснить, где он, этот Иван Белограй, и не случилась ли с ним какая-нибудь беда. Действуйте быстро, но не опрометчиво. Иван Белограй - наш человек. Есть у вас возможность, не вызывая подозрений, поговорить с Терезией Симак?

Крыж, подумав, ответил:

- Есть. Через «Кармен», моего агента из Цыганской слободки. И еще через… - Крыж замолчал, не зная, как назвать второго своего агента женского пола. Он до сих пор не придумал ей клички.

- Еще через кого? - спросил Файн.

- Через «Венеру», - сказал Крыж и улыбнулся, радуясь своей находчивости.

- А кто эта «Венера»?

- Марта Стефановна Лысак, знаменитая яворская портниха, моя правая рука. Я уже получил от нее ценнейшую информацию. Хотите прослушать пленку?

- Потом. Значит, у вас есть твердая надежда выяснить судьбу Ивана Белограя через ваших помощниц?

- Да.

- Очень хорошо. Выясняйте немедленно. Ни вы, ни я не можем чувствовать себя в безопасности, пока не выясним судьбу нашего… Ивана Белограя.

- Я понимаю… Все сделаю быстро и аккуратно. Не беспокойтесь, товарищ Червонюк.

«Черногорец» покачал головой:

- С тех пор как я попал под крышу вашего дома, увидел и послушал вас, я перестал беспокоиться.

- Благодарю.

Джон Файн на этот раз говорил правду: он действительно перестал бояться за свою шкурку. Любомир Крыж ему понравился. С этим человеком многое можно сделать. Собственно, «делать» все должен один «Крест», а он, «Черногорец», будет лишь руководить им, не выходя из своего тайника ни днем, ни ночью. Джону Файну давно была привычна эта выгодная роль «руководителя». Он в течение всей своей службы в бизоновской разведке выезжал на чьем-либо горбу, всегда зарабатывая себе деньги, чин и славу с помощью таких вот, как этот «Крест».

- Вы не разучились работать на радиопередатчике? - спросил Файн и посмотрел в угол, где лежал его рюкзак с портативной радиостанцией.

- Нет, не разучился. Хоть сейчас могу отстучать любую телеграмму.

- Сейчас еще рано. Подождем дня два-три, пока… Пока прибудет подкрепление.

- Покрепление?

- Да. Видите, Любомир, как я доверяю, вам! Цените!

- Благодарю. Я оправдаю ваше доверие.

- И не только доверие, но и мои серьезные расходы. - Файн достал из кармана куртки две пачки сторублевок, бросил их на стол. - Расходуйте по своему усмотрению, без всякого отчета. Понадобится еще - получите немедленно. Ну, вот и все на сегодня. - Файн осторожно отодвинул край занавески, посмотрел на улицу, зевнул.

- Не грешно бы мне и поспать. Где моя постель, Любомир?

- Шесть дней она ждет вас. Только предупреждаю ни солнца, ни звезд, ни неба вы не увидите из своей комнаты. Пойдемте, товарищ Червонюк.

Крыж поместил гостя в темный, без окон и дверей, чуланчик, расположенный в задней части дома. Войти туда можно было только через потайную дверцу, замаскированную большим портретом Тараса Шевченко. В полу чулана, под деревянной койкой, был устроен лаз в подполье, из которого можно проникнуть в сарай, а оттуда - в сад и на улицу.

Все подземелье было забито сундуками, чемоданами и ящиками, в которых было упрятано самое ценное добро Крыжа, наследственное и купленное на шпионском поприще.

В те времена, когда дом строился, Крыж не думал и не гадал, что помещение прачечной и кладовой когда-нибудь будет приспособлено под тайный склад.

Освещая себе путь карманным фонариком, Крыж подошел к топчану, расположенному в дальнем углу тайника, похлопал ладонью по мягкой пуховой подушке.

- Отдыхайте, сэр. Доброй ночи.

- Посмотрите, Любомир, - Файн в упор направил слепящий луч своего фонарика в лицо хозяину. - Ну, «Крест», как будем работать?

- Как прикажете.

- Я приказываю работать чисто, без всяких задних мыслей.

- Сэр, я не понимаю… - Крыж высоко поднял брови.

- Не притворяйтесь. Бесполезно. Знаю вас давно вдоль и поперек. Так что имейте это в виду, Любомир, когда почувствуете соблазн соврать мне, схитрить предо мною или заработать на стороне, - налево, как говорят русские…

- Сэр! - обиженно зашипел Крыж. Лицо его налилось кровью.

- Я кончил. Надеюсь, свою точку зрения я изложил более чем ясно. Будем считать, что мы твердо договорились по этому генеральному пункту. Доброй ночи, Любомир!

Андрей Лысак, рослый и широкоплечий, веселый и красивый парень, слушатель львовской школы паровозных машинистов, в один из воскресных весенних дней перевалил Карпатские хребты и направился домой, в Явор.

Молодой, двадцатилетний человек… Сколько дорог перед тобой, и каждая тебе доступна, любая может вывести тебя к вершине жизни! Двадцатилетний… Как ты силен, как нетерпелив, как презираешь маловеров, какими ничтожными кажутся тебе все препятствия, возникающие на пути! Как просто, как легко, естественно ты правдив и благороден в своих поступках и словах, как близко к тонкой коже твоих щек приливает кровь, когда ты смущаешься, как ясны и приманчивы твои глаза!