Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Он более или менее знал, где находится ее контора и как называется ее компания, но никогда еще там не был. Знал название улицы, но не номер дома. Если бы он отправился туда пешком, наверняка бы опоздал, поэтому Мюррей пошел на поезд Центральной линии, идущий в восточном направлении. Платформа была забита народом. Голос из громкоговорителя бормотал извинения за задержки, объясняя, что на линии произошел «несчастный случай». Скорее всего, еще один самоубийца, еще один труп на рельсах.

На платформу прибывали все новые пассажиры. Не начнет ли толпа напирать так, что вытолкнет стоящих впереди за желтую линию? Том представил заполненный до отказа эскалатор. На ум ему пришло сравнение с водой: эскалатор – это труба, заполняющая и без того полный бассейн. Через некоторое время бассейн переполнится, и вода хлынет через край, заливая все вокруг. Джарвис рассказывал ему, что на некоторых станциях установлены специальные сигналы, для того чтобы останавливать эскалаторы в подобных случаях. У музыканта вдруг начался приступ клаустрофобии. Голова заболела. Он протолкался сквозь толпу и пошел на западную платформу. Было десять минут шестого. Алиса должна была уже выйти из офиса.

Так рано он вернулся домой впервые за многие месяцы. Его подруги не было ни в «кабинете директора», ни в «четвертом классе». Впрочем, даже если бы она уже вернулась, Том все равно не смог бы посоветоваться с ней насчет планов Акселя. Но ведь он так и так собирался помочь ему, правда? Они вдвоем заберутся в заброшенные туннели, и Джонас сделает там свои фото. Он не объяснил Мюррею, ни как они туда попадут, ни зачем ему нужны эти снимки.

Может быть, для русских? Да ну, это смешно! С того времени, как Джарвис уехал в Россию, международная обстановка непрерывно улучшалась, а связи между странами Восточной Европы и матушкой-Россией рвались. Тогда остается Ближний Восток? Но зачем вообще какой-либо стране могли понадобиться фотографии лондонской подземки? Том вспомнил, как еще в бытность студентом попытался вытащить фотоаппарат в итальянском метро, и тут же был остановлен служащим, который даже конфисковал камеру. Может, это аналог запрета некоторых стран снимать свои территории с самолета? Тогда получается, что запрет фотографировать диспетчерскую – вовсе не глупость, а стремление скрыть от врага (ну, или потенциального врага) свои секреты?

Размышляя обо всем этом, флейтист никак не мог избавиться от ощущения, что его водят за нос. Впрочем, больше всего его волновали деньги. Том решил, что если не получит тысячу фунтов сразу же, как только объявит о своем согласии, то даст задний ход. И все же дело было не в одних только деньгах. Ему чертовски не хотелось, чтобы Аксель держал его за простачка, которому можно навешать лапшу на уши. Но как только эта идея пришла ему в голову, Мюррей сразу же отверг ее. У него не было никаких причин подозревать, что Джонас не уважает его и не доверяет ему. Кто-то мог бы назвать Тома параноиком. Он и сам считал себя параноиком, нисколько не обольщаясь на свой счет, но здесь была совершенно другая ситуация. Он был явно симпатичен Акселю, который не мог ничего иметь против него.

Том лег на кровать и уснул. Сегодня он устал. Пусть прохожие иногда бурчали что-то насчет бездельников, предпочитающих просить милостыню, вместо того, чтобы подыскать работу, но чтобы они все ни говорили, а играть в метро было именно работой, причем тяжелой. Вечерами музыкант буквально валился с ног.

Проснулся он около семи. Левая рука затекла, как это часто с ним случалось, когда он спал. Алисы нигде не было. Мюррей заглянул в «директорский кабинет», но и там было пусто. Сквозь приоткрытую дверь в комнату Джеда он увидел ястреба, дремлющего на своем насесте. Оттуда несло, как из клетки хищной птицы, в которую комната, собственно, и превратилась.

Флейтист поднялся в кабинет рисования и постучал. Никто не ответил. Он постучал еще раз, а потом заглянул внутрь. Похоже, сюда давно никто не заходил: пустая бутылка из-под виски выглядела так, словно стояла на письменном столе уже несколько дней, а на дне одного из стаканов лежала зимняя муха, утонувшая в остатках выпивки. Том постучал в бывший пятый класс и открыл дверь. С кровати вскочила Алиса и замерла, уставившись на него.

В комнате было холодно, обогреватель не работал. Женщина была в верхней одежде: старой синей куртке и толстой шали.

– Ты ждешь Акселя? Ты его искала, да? – несколько невпопад спросил Мюррей.

– Наверное, я что-то задремала…

– А я еще удивлялся, куда ты пропала!

Ему показалось, что Алиса выглядит странно, какой-то изнуренной и потрепанной.

– Я замерзла, – пожаловалась она, прижав ладонь ко рту. – Не понимаю, зачем я сюда пришла.

Ее друг рассмеялся:

– А я тем более. Пойдем-ка отсюда. Ты вечно мерзнешь, когда просыпаешься, сама знаешь. А еще ты, наверное, голодна.

– Я не голодна, – запротестовала скрипачка, но безропотно позволила ему вывести себя из комнаты.

Они спустились по лестнице и прошли в «четвертый класс», где было тепло, а на столе стояли принесенные Томом коробочки с индийской едой и уже открытая бутылка красного вина. Он галантно помог Алисе снять ее куртку, а потом снова накинул ей на плечи шаль. Было невооруженным взглядом видно, что молодая женщина смертельно устала. У флейтиста так и вертелся на языке совет бросить наконец свою работу. За стенами «Школы» прогрохотал поезд, и молодой человек задвинул шторы. Алиса повернулась к нему и позвала:

– Том! Том, послушай!

– Что, моя дорогая? Что случилось? – забеспокоился тот. – Ты можешь все мне рассказать.

Скрипачка упала к нему в объятия. Они прижались друг к другу.

– Я устала от такой жизни, устала от всего, – пожаловалась она.

– Нам недолго осталось здесь жить, – твердо ответил ее друг. – Совсем скоро у нас появится собственный дом.

После ужина Алиса сидела с закрытыми глазами и слушала симфонию Гайдна. Вдруг Том различил шаги Акселя, поднимающегося по лестнице. Он сказал подруге, что выйдет на минуточку и сразу же вернется, но та, похоже, его даже не услышала. Мюррей взбежал по лестнице – дверь «пятого класса» была приоткрыта. Он объявил соседу, что возьмется за работу, если, конечно, тот ему заплатит.

Джонас улыбнулся, ответил, что очень рад, и тут же выдал Тому тысячу фунтов пятидесятифунтовыми купюрами. Музыкант отметил про себя, что деньги были приготовлены заранее. Как только бумажки оказались в его руке, он успокоился, решив, что все его волнение происходило исключительно из боязни не получить денег.

Каждый вечер, возвращаясь с работы, она приходила в комнату Акселя и ждала его. Но уже пятый день подряд это ожидание заканчивалось ничем. Пробило половину седьмого, потом – без пятнадцати семь. Алиса прекрасно сознавала, что он просто ненавидит такие ее преследования, но ничего не могла с собой поделать.

Том предупредил, что его всю ночь не будет дома. Он уехал в Бристоль повидаться с каким-то типом, продававшим подержанный микрофон. Музыкант не объяснил, почему не вернется тем же вечером – до Бристоля было всего лишь два часа на поезде, – а сама Алиса как-то не поинтересовалась. Она мгновенно подумала о том, что они с Джонасом смогут провести ночь вместе. Ей пришло даже в голову, что целая ночь с ним станет замечательной возможностью вновь обрести вдохновение. Все, что ей было нужно, – это одна ночь с ним. Ну, а потом, потом – вся жизнь.