Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских - Эндрю Лоуни

или два после ее возвращения в Париж подъехал грузовик и увез их, – написал Кеннет Роуз в своем дневнике. – Сейчас они находятся в Королевском архиве в Виндзоре»[809].

Что именно было перевезено в Королевские архивы, и было ли все это открыто, так никогда и не выяснилось. Адвокат герцогини позже заявила, что «два человека, уполномоченные либо лордом Маунтбеттеном, либо «каким-то другим лицом», действующим на основании того, что она назвала королевской властью, каким-то образом получили ключи от ящиков герцога и секретного картотечного шкафа и украли содержимое… в том числе личную переписку герцога, документы о разводе с Уином Спенсером и Эрнестом Симпсоном… и некоторое количество личной переписки герцогини»[810].

Но, по словам Кеннета де Курси, первая партия документов была передана библиотекарю королевы сэру Робину Макворту Янгу в присутствии герцогини 15 июня 1972 года. Второй транш, снова собранный с ведома герцогини, был получен 13 декабря[811]. Третий был подобран Макворт-Янгом 22 июля 1977 года[812].

Маунтбеттен теперь находил возможность заглядывать к ней почаще, желая узнать, что будет с ее богатством и имуществом после смерти. Он предположил, что некоторые драгоценности можно было бы подарить молодым женщинам королевской семьи; что он мог бы стать исполнителем ее воли. Можно было создать Фонд герцога Виндзорского под председательством принца Чарльза и с контр-адмиралом Филиппом де Голлем, сыном французского президента, в качестве попечителя. Уоллис также могла поддержать Объединенные мировые колледжи, международным президентом которых был Маунтбеттен. В конце концов ее врач Джин Тин посоветовала Маунтбеттену не навещать ее, потому что это вызывало повышение давления.

Первоначально полная энтузиазма, в начале 1973 года она решила отказаться от фонда, уволила своего лондонского адвоката сэра Годфри Морли из «Аллен энд Овери» и назначила Сюзанну Блюм действовать исключительно от ее имени в будущем. Это должно было ознаменовать новую важную главу в жизни герцогини.

Блюм родилась на северо-западе Франции в 1898 году и окончила Университет Пуатье в 1921 году. В том же году она вышла замуж за Пола Вейла, впоследствии парижского представителя конторы «Аллен энд Овери». Она создала успешную практику, представляя интересы Риты Хейворт при ее разводе с Али Ханом в 1958 году, а среди ее голливудских клиентов были Чарли Чаплин, Джек Уорнер, Дэррил Ф. Занук, Уолт Дисней, Дуглас Фэрбенкс и Мерл Оберон. Одним из ее первых судебных разбирательств была успешная защита «Уорнер Бразерс» от иска, поданного композитором Игорем Стравинским за злоупотребление его музыкой.

Впервые она была представлена Виндзорам в 1937 году через посла США Уильяма Буллита, но начала выступать за Виндзоров только вскоре после Второй мировой войны. С 1973 года ее влияние на герцогиню будет абсолютным. В марте 1973 года, отчасти в знак благодарности за их щедрость, Уоллис подписала соглашение о передаче французскому правительству почти 140 предметов мебели стоимостью 750 000 фунтов стерлингов и произведений искусства[813]. Ее золотые шкатулки, некоторые стоимостью 25 000 фунтов стерлингов каждая, были переданы в дар Лувру, картина Стаббса отправилась в Версаль, а немного фарфора – в Национальный музей керамики в Севре[814]. В письме Джо Брайану в том месяце Чарльз Мерфи рассказал:

«Бидди Мокктон (sic), которая сейчас вернулась в Лондон, позвонила мне сюда в большом горе. Похоже, сложилась классическая ситуация. Морли уволен. Аттер взял на себя управление домашним хозяйством. Английская медсестра из персонала Американской больницы, которая привезла герцогиню домой и провела с ней около четырех недель, говорит, что его компания маневрирует (sic), чтобы завладеть имуществом. Большую часть корреспонденции Артер выбрасывает в мусорную корзину. Она видела, как он это делает. Артер позволяет нескольким звонкам проходить к герцогине. Эффект состоит в том, чтобы убедить ее, что она совершенно одна, если не считать его. Даже от Бидди Монктон, которая отказалась от собственного комфорта, чтобы быть с герцогиней, Аттер до последнего визита требовал, чтобы она жила в отеле.

Похоже, Аттер овладел искусством завоевывать расположение богатых пожилых дам, которые оставляют ему свое имущество. Я скажу вам вот что: на днях, когда я выходил из ворот, Бойер, английский шофер, стоял снаружи. «Я должен вам сказать, мистер Мерфи. Вы не поверите в то, что происходит в этом доме. Это вас шокирует». Позже я с ним побеседовал: «Подумайте о ценности украшений, драгоценностей, маленьких безделушек и мейсенского фарфора, которые теперь больше никто не контролирует…»[815]

Уоллис становилась все более одержимой безопасностью. Помимо забора с шипами, охраняемых ворот и сигнализации, она держала на ночном столике пистолет – не зная, что это имитация оружия, – и наняла бывшего французского десантника для патрулирования территории. Она стала больше пить – предпочтительно водку из серебряного стаканчика – и стала более замкнутой. Уоллис по-прежнему заседала в советах директоров Американской больницы и Общества защиты животных, но практически не вкладывала ни времени, ни денег. Когда ее секретарь Джон Аттер попытался убедить ее посещать пациентов больницы, «чтобы восстановить свой имидж», она отказалась[816]. Уоллис отклонила предложение Джеки Онассис, издателя, написать еще один том мемуаров, но в марте 1975 года передала многие из своих документов на попечение Блюм с инструкциями превратить их в книгу. Она всегда интересовалась исследованиями рака и, чтобы отблагодарить французов за годы низкой арендной платы, теперь написала новое завещание, в котором сделала Медицинский институт Пастера своим главным бенефициаром.

Уоллис все еще встречалась с некоторыми друзьями и путешествовала. В мае 1973 года бизнесвумен Франсин Фаркас одолжила Уоллис свою виллу в Кап-Ферра – в знак благодарности Уоллис подарила ей серебряную урну с королевским гербом. Фаркас познакомилась с Виндзорами через своего мужа Александра Фаркаса, который управлял универмагом «Александрес». Пары встречались всякий раз, когда Виндзоры были в Нью-Йорке или Фаркасы во Франции.

«Ее жизнь была посвящена ему и его нуждам», – вспоминала госпожа Фаркас. И добавляла:

«Она готова была проверить, есть ли кости в его филе в ресторане. Ее разговор был оживленным, и она могла увлекательно говорить о бизнесе, политике и особенно о еде, о которой герцогиня знала больше, чем кто-либо из моих знакомых. Все было сделано в совершенстве, и когда она развлекалась, в галерее столовой играл небольшой струнный квартет. Герцог