Конан. Кровавый венец - Роберт Говард

Без последнего приказа вполне можно было обойтись. Ни один воин во всем войске ни за какие деньги не подошел бы к таинственному шатру из черного шелка, входные занавеси которого были всегда плотно задернуты. Туда никогда не входил никто, кроме самого Ксальтотуна; тем не менее из шатра часто слышались загадочные голоса, полотнища стен трепетали при полном безветрии, раздавалась жутковатая музыка. А иногда, в глухой полуночный час, черный шелк подсвечивало изнутри багровое пламя, а по стенам начинали метаться бесформенные тени…

В ту ночь, лежа в своей палатке, Амальрик слышал бормотание барабана, доносившееся из шатра Ксальтотуна. Барабан гремел и гремел во тьме, и немедиец мог бы поклясться — время от времени ему вторил низкий каркающий голос. Амальрик содрогался, ибо знал, что голос принадлежал не Ксальтотуну. Словно дальний гром, звучал барабан, и Амальрик, выглянув из палатки под утро, заметил у северного горизонта багровые сполохи молний; в иных сторонах света и над головой по-прежнему горели большие белые звезды. Сполохи мелькали почти беспрерывно, словно блики огня на блестящем клинке…

На другой день, на закате, явился с войском Тараск — пропыленный, измотанный дальним переходом; пешие воины на несколько часов отстали от конных. Тараск встал лагерем возле Амальрика, и уже на рассвете объединенная армия двинулась к западу.

Амальрик выслал вперед множество разведчиков и с нетерпением ждал вестей о пуантенцах, беспомощно топчущихся на берегу взбесившейся Ширки. Но вот наконец вернулись разведчики и сообщили, что Конан перешел реку!

— Как? — Амальрик не верил своим ушам.— Значит, он управился до наводнения?

— Никакого наводнения не было,— отвечали сбитые с толку соглядатаи.— Вчера поздно вечером он подошел к Танасулу и перебрался на ту сторону без всяких помех.

— Как — не было наводнения? — воскликнул ошеломленный Ксальтотун.— Невозможно! В верховьях Ширки и позавчера, и вчера бушевал ливень!

— Может, и так, о повелитель, ответствовал разведчик,— Вода в реке и впрямь мутная, и жители Танасула говорят, что вчера она поднималась примерно на фут. Но для того, чтобы остановить Конана, этого, видать, не хватило.

Волшебство Ксальтотуна не сработало! Эта мысль, точно молот, стучала в висках у Амальрика. С той ночи в Бельверусе, когда он увидел своими глазами, как бурая засохшая мумия наливается плотью и становится человеком, его страх перед этим созданием все возрастал. Гибель Ораста лишь подтвердила худшие опасения немедийца. В глубине души его зрело жуткое убеждение: этот волшебник или демон — непобедим. А теперь перед ним зримое свидетельство неудачи!

Но может быть, думал барон Торский, нынешняя неудача случайна? Даже величайший из магов время от времени допускает ошибки… Как бы то ни было, еще не время становиться поперек пути ахеронцу. Ораст вон попробовал — и угодил один Митра знает в какой круг преисподней. Амальрик понимал: его меч навряд ли вырвет победу там, где оказалась бесполезна черная сила бывшего жреца.

В конце концов, ужасы и непотребства, задуманные Ксальтотуном, дело отдаленного и еще неясного будущего. Зато Конан с его войском близкая и вполне реальная угрозой. Почему бы не использовать против него магию Ксальтотуна? А там поглядим!

Они прибыли в Танасул — небольшое укрепленное поселение, близ которого естественная россыпь скал составляла как бы природную дамбу через реку, непроходимую разве что во время сильнейшего паводка. Разведчики, снова высланные вперед, сообщили: Конан занял позицию в Горалийских холмах, отстоявших от реки примерно на милю. А к исходу дня в его лагерь прибыли гандеры.

Стояла ночь. Амальрик поглядывал на Ксальготуна: в ярком свете факелов таинственный маг казался существом из другого мира.

— Что же нам делать теперь? — спросил барон.— Твоя магия не сработала, Конан стоит перед нами с войском, почти равным нашему, да еще и занял выгодную позицию. Нужно выбрать меньшее из двух зол: либо встать здесь и ждать, когда он нападет, либо отходить к Тарантии и ждать подкреплений!

— Промедление для нас — гибель,— отвечал Ксальтотун,— Переходите реку и разбивайте лагерь у берега. Мы нанесем удар на рассвете.

Но у него настолько выгодная позиция…— начал Амальрик.

— Глупец! — Ксальтотун впервые сбросил маску извечного спокойствия.— Уже позабыл произошедшее при Валкие? Ты усомнился в моем могуществе из-за того лишь, что некий слепой природный закон помешал наводнению? Я желал, чтобы с врагом покончили ваши копья, но страшиться тебе нечего: мое искусство сокрушит его войско. Конан в ловушке. Он не увидит завтрашнего заката. Переходите реку!

Переправлялись при факельном свете. Кони цокали копытами по мокрым камням и с плеском одолевали мелководье. Пламя факелов отражалось в нагрудниках и щитах, бросая на черную воду зловещие кровавые блики. Скальная перемычка была довольно широкой, и тем не менее войско расположилось на отдых лишь после полуночи. Издалека, с возвышенностей, светил огоньками неприятельский лагерь. Конан собирался дать решительный бой в Горалийских холмах; не одному аквилонскому государю послужили они последним оплотом…

Покинув палатку, Амальрик беспокойно прохаживался по лагерю. Он видел загадочный свет, исходивший из шатра Ксальтотуна. Вновь раздавалось глухое бормотание барабана — на сей раз скорее шорох, чем гром и вопли демонов, время от времени прорезавшие сдержанный гул.

Ночь и волнение обострили инстинкты Амальрика; он чувствовал: Ксальтотуну противостояло нечто большее, нежели физическая мощь вражеских войск. И сомнения в могуществе колдуна вновь одолели барона. Он обвел взглядом огни, горевшие по высотам, и угрюмые морщины легли на лицо. Он сам и его армия находились посреди враждебной страны. А там, в холмах, засели те, в чьих душах и сердцах давно выгорели все чувства, кроме беспощадной ненависти к захватчикам и безумной жажды отмщения. Поражение будет означать для немедийцев погибель, ибо отступление через враждебную, кровожадно настроенную страну ничем иным обернуться не может. С рассветом Амальрику предстояло бросить свою армию против величайшего воина западных стран и его войска, утратившего страх смерти. И если Ксальтотун со своими чарами опять их подведет…

В это время из глубоких потемок возникло с полдюжины воинов. Отсветы огня плясан и но их нагрудникам и на-вершиям шлемов. Воинынето вели, не то волокли изможденного человека в драных лохмотьях.

— Государь,— отсалютовав барону, заговорили воины.— Этот человек сам вышел к лагерю. Он говорит, ему позарез надо сказать что-то важное королю Валерию. Он аквилонец.

Правду сказать, походил он больше на волка — на волка, оставившего лапу в капкане. На лодыжках и запястьях виднелись застарелые язвы, причинить которые могли только кандалы. Клеймо, нанесенное каленым железом, уродовало лицо. Он упал на колени перед бароном, и тот видел только глаза, горевшие из-под спутанных грязных волос.

— Кто ты, смердящий пес? — спросил немедиец.

— Зови меня Тиберием,— ответил тот и судорожно лязгнул зубами.— Я пришел рассказать тебе, как подстроить Конану ловушку…