Мрачные тайны - Микаэла Блэй

— Разве можно вытеснить воспоминания?

— По этому поводу до сих пор ведутся научные исследования — мы точно не знаем. Доказательств того, что это возможно, не так уж и много. Обычно проблема как раз в другом — пострадавший не может отделаться от мыслей о травме. Однако ложные воспоминания могут создаваться и ощущаться как истинные. Человек плохо различает настоящие и ложные воспоминания. Эмоциональный стресс тоже влияет на память — именно поэтому пострадавшие часто обвиняют во всем самих себя.

Она пыталась понять.

— Мама давала мне успокоительное, когда пропала Эльза.

— Ну что ж, это тоже могло повлиять на память. Знаешь, Эллен, мне кажется, тебе нужна более профессиональная помощь, чем та, что я могу тебе предложить.

Она уставилась ему прямо в глаза.

— Значит, вы не хотите, чтобы я сюда приходила?

Для нее это было как удар в лицо. Никто не хочет с ней общаться, никто ее не выдерживает — даже ее терапевт, или кто он там.

— Я этого не говорил. Ты можешь продолжать ходить ко мне, но я не уверен, что смогу тебе полноценно помочь.

— Вы считаете, я нуждаюсь в медицинской помощи?

— Да. Среди прочего.

— У вас нет сил со мной общаться?

— Вовсе нет, не пойми меня неправильно. Я готов продолжать наши беседы, но…

— Иногда я сама ломаю голову, как все это получилось, что со мной такое. Как я попала в эту западню? Что привело к тому, что все вышло именно так?

— Жизнь, — ответил он и осторожно улыбнулся. — Что произойдет, если ты попробуешь поговорить о случившемся со своими родителями?

— Никто не желает со мной говорить.

Она вытерла слезу, скатившуюся по щеке.

— Но, если я правильно понял, именно твои родители хотят, чтобы ты ходила ко мне и разбиралась в прошлом?

— Они просто больше не в состоянии со мной общаться.

Эллен слышала, что произносит это тоном упрямого подростка, но ничего не могла с собой поделать.

— Все хотят, чтобы все это скорее закончилось, но говорить об этом никто не желает.

Александра припарковалась возле станции, между двумя другими машинами, приткнувшимися на маленьком островке рядом с рельсами. От большой парковки она предпочла держаться подальше, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из знакомых.

В обеих машинах сидели одинокие люди. Либо кого-то ждали, либо не хотели ехать домой. Во всем этом была какая-то убийственная обыденность.

Александра заглушила мотор, однако без кондиционера в машине стало душно.

Мысли проносились в голове одна за другой, а время тянулось невероятно медленно. Каждый раз, когда она смотрела на часы, казалось, что стрелки остановились.

В окно постучали.

— Беа? — она опустила стекло.

— Что ты тут делаешь?

— Просто отдыхаю, прежде чем ехать домой. Книжку читаю.

Это было единственное, что она смогла сочинить на ходу.

— А где у тебя книжка?

Беа заглянула в машину, обыскала ее взглядом. От нее пахло сигаретным дымом.

Почему она не может просто взять и уйти?

— В сумке, я ее еще не доставала.

Глаза Беа казались почти черными. Александра опустила глаза и сделала глубокий вдох.

— Ты не могла бы оставить меня в покое? — прошептала она едва слышно.

— Что? Да у тебя совсем крыша съехала — торчишь тут как психованная.

Беа захлопнула дверцу машины и пнула ее ногой.

Александра вздрогнула — она все равно почувствовала боль, хотя Беа ударила не ее. Она схватилась за плечо и посмотрела вслед дочери. Та шагала между машинами, стоявшими на большой парковке.

Александра высунулась в окно:

— Беа!

Но та даже не обернулась.

«Ну и ладно», — подумала Александра, хотя в глубине души желала обнять дочь, прогнать этот мрак, разделявший их, который отчасти создала сама. Слова свекрови еще звучали в голове, и угрызения совести сдавили горло.

Стокгольмский поезд пронесся так же быстро, как проносились мысли в голове. Обычные люди, возвращающиеся домой с работы, вывалились на перрон. Александре хотелось быть одной из них. Нет, лучше сидеть в поезде, уезжающем прочь отсюда.

В машине было жарко, а опустив стекло, она добилась скорее противоположного эффекта.

Прямо с допроса Патрик послал ей эсэмэску и велел ехать на станцию. До поезда оставалось тридцать минут. Это очень в духе Ханны — всегда опаздывать.

Чтобы как-то убить время, она достала телефон и вышла в «Инстаграм», прокручивая фотографии красивых садов. Чудесные, спокойные картины во всех оттенках зеленого. Комментарии она не читала, считая, что фотографии говорят сами за себя. Она буквально ощущала запахи.

Минут через пятнадцать в машине стало практически невозможно дышать. Александра все больше нервничала, думая о том, как разочарована поведением Патрика. Все это — не ее дело, однако он до сих пор не вернулся с работы в Стокгольме.

И тут она увидела автомобиль Ханны, въезжающий на большую парковку перед зданием вокзала. Сердце забилось чаще. Не успев даже подумать, она вышла из машины и быстрым шагом устремилась к Ханне, вынимавшей из багажника чемоданы. К счастью, дети сидели в машине — им ни к чему слушать то, что она вынуждена сказать.

— Ты не можешь уехать, — выпалила она.

Ханна обернулась.

— Александра, что ты тут делаешь?

— Меня послал Патрик. Он не разрешает тебе уезжать с детьми. Поехали к нам домой, нужно поговорить.

— Нет, я все решила — не хочу здесь оставаться, и ты меня не остановишь.

— Боюсь, тебе придется остаться. Патрик не переживет, если ты уедешь с детьми. По его словам, полиция обнаружила на телефоне Лив твои отпечатки пальцев. Он послал мне эсэмэску. Вот, смотри!

Она протянула Ханне свой телефон.

— Судя по всему, полиция разыскивает тебя, поскольку ты не отвечала на телефон, я поехала сюда.

На остров Эрелу спустилась ночь, не ощущалось ни ветерка. Воздух был влажный, жара еще не отступила. Казалось, на острове совсем пусто — слышалось лишь жужжание насекомых. Машины Маргареты на парковке не было, и Эллен поначалу испытала облегчение — сегодня она не в состоянии больше ни с кем разговаривать, она слишком уязвима, хотя ей и одиноко.

Что она делала после того, как побывала сегодня у доктора Хиральго, она и сама толком не помнила. Как и прежде, просто кружила без всякого плана, пытаясь собраться, упорядочить мысли. Несколько раз звонила Джимми, но он не отвечал, и это ее огорчало, но она приняла это чувство и позволила себе погрустить.