Мертвые из Верхнего Лога - Марьяна Романова

Ефросинья поняла, что гость имел в виду, и рассмеялась.

И Марк подумал, что мало кто из стариков умеет смеяться так, чтобы это не выглядело гримасой. К старости искусство смеха атрофируется, от него остается лишь оболочка — скрежетание в горле да дребезжание почти отживших губ.

— Я так не думаю, — наконец заговорила старуха. — С чего им убивать? Сколько раз я их видела — по лесу шатаются, руки тянут. Но убивать… Нет, это не они.

— Кто же? — замер Марк.

— Да тот, кто ими управляет, — сказала Ефросинья так просто, словно ответ был очевиден.

— И кто же ими управляет?

Старая женщина со вздохом пробормотала: «Черт», — и гости с некоторой тоской переглянулись.

— Не настоящий черт, конечно, — поспешила поправиться хозяйка. — Не верю я в чертей. Глупости и сказки.

— Ходячие мертвецы, значит, не сказки, а черти — сказки? — не удержался от усмешки Марк, раздражение которого с каждой минутой росло. — В странной же системе координат вы живете, бабуля.

— А ты, парень, не хами! — твердо осадила его Ефросинья. — И не подшучивай. Небось побольше твоего знаю. Я верю в Вечность, в которой жизнь катится, словно колесо. В ней нет места глупым сказкам. В ней все мудро устроено — тот, кто умер, родится заново, а тот, кто родился, — уже когда-то жил.

— Да вы буддист, — улыбнулась Ангелина.

— Не буддист я, — возразила старуха. — Просто для меня нет идолов. А тому, у кого нет идолов, и демоны не страшны.

— Так что вы там говорили про черта? — поторопил Марк, не обращая внимания на предупреждающий взгляд Ангелины.

— Мертвецов он поднимает, это точно… Он человек, конечно. Такой же, как и мы с вами. Может быть, чуть более силен. Но мнит себя чертом. Видела я его. Давно он тут ошивается, лет тридцать.

— Кто же он? Вы знакомы?

— Еще чего, будет он со мною знакомиться… — Старуха неприятно рассмеялась. — Он таких, как мы, за мусор почитает. Сам чернявый, тощий, но жилистый. Спина прямая, как прут. А глаза — точно угли. Идет мягко, как кот. Но видно, что силищи у него — как у десятерых мужиков. А на кого посмотрит, у того пропадает воля.

— Звучит как сказка, — с сомнением сказал Марк. — Какой-то прямо сверхчеловек. Ницше отдыхает.

— Ну почему, очень интересно, — возразила Ангелина. — А если он такой… особенный, то где же вы могли его видеть?

— Да он поначалу и не прятался, — охотно ответила Ефросинья. — Сейчас-то в лесу сидит, не достанешь. А раньше и на станцию выходил, и по деревне шатался. У меня яблоки однажды купил. Столько лет прошло, а я до сих пор взгляд его помню… И вот что я вам скажу: этот тип пострашнее мертвецов будет. Он и есть настоящий мертвец. Ни души в нем не осталось, ни сердца — одна только силища.

Ангелина решительно отодвинула чашку и нервно поднялась. У нее немного кружилась голова, и неизвестно, была ли тому виной странная атмосфера старухиного дома или полусказочная информация, которую приходилось принимать как безусловную данность. Щеки художницы разрумянились, глаза блестели.

— Я хочу его найти, — твердо произнесла она.

— Черта? — Ефросинья присвистнула. — Вряд ли получится. Он так прячется, что не отыщешь. А по лесу шататься не советую.

— Почему? — вмешался Марк. — У меня есть пистолет.

— Да что ему твой пистолет! — Старуха усмехнулась. — Он на тебя так посмотрит, что сам из своего пистолета и застрелишься. Да только ему-то и смотреть не обязательно на такого, как ты. У него там целое войско.

Возмущенный и злой Марк тоже поднялся из-за стола.

— А по-моему, у вас слишком богатое воображение. Мы живем в двадцать первом веке! И вы говорите о каком-то черте, который живет в лесу и управляет ожившими мертвецами?! Да еще охраняет его целое войско?!

— Ну-ну, — хмыкнула Ефросинья. — Борзый ты, парень, но глупый. Не хочешь слушать меня — иди. Не ты первый, не ты последний. Тот парень тоже хорохорился. И где он сейчас? — Старая женщина прищурилась и искривила губы в такой усмешке, что обоим гостям захотелось сбежать и поскорее стряхнуть с плеч гнетущую атмосферу ее дома.

— Какой еще… парень?

— Молоденький, очкастый. Из города приехал, как и вы. Чистенький такой, с фотоаппаратиком. Все пытался к нашим лезть, хотел разнюхать про то, что тут делают. И ко мне подходил. Постойте, у меня где-то карточка его есть… Такой сопливый, а туда же — карточка имеется.

Не переставая бормотать, старуха порылась по карманам грязноватого передника и наконец извлекла помятую, сероватую от грязи визитку. Марк взял ее и прочитал: «„Слухи и сплетни“. Савелий Миронов. Специальный корреспондент».

За двадцать пять лет до описываемых событий.

Где-то в Центральной Африке

— Мы должны купить мертвеца, — сказал бобогото через несколько дней, которые они с гостем провели рядом, но в абсолютном молчании.

Колдун предпочитал питаться так же просто и однообразно, как Хунсаг, за четыре дня оба съели лишь несколько горстей размоченных в воде бобов. Бок о бок разминали тело — зарядка колдуна была похожа на гипнотический танец возбужденной змеи, Хунсаг же ограничился сурьей намаскар и простыми традиционными упражнениями цигун. Спали так близко друг к другу, что Хунсаг чувствовал горячий воздух, выдыхаемый колдуном. Но не сказали ни слова, и каждый вел себя так, словно находится один.

Наконец бобогото заговорил, и Хунсаг встрепенулся, с некоторым недоверием на него посмотрел.

— Сегодня ночью умер юноша. Я такое чувствую. Его мать — вдова. У нее совсем ничего нет. Она продаст тело.

— А если не захочет? Твоя странная мораль позволит отнять ее волю?

Колдун ничего не ответил, но взглянул так, что Хунсаг предпочел не провоцировать его.

Тем же утром отправились в путь. Бобогото вручил спутнику топорик и показал, как короткими движениями, затратив минимум усилий, прорубать тропку сквозь плотные заросли. Им повезло — смерть, которую оба ждали, как изголодавшиеся стервятники, пришла в одну из ближайших деревень. К вечеру они уже были на месте.

«Держись за моей спиной. Ничего не говори. Будь равнодушным. Избегай смотреть в глаза. Не принимай еды. Не улыбайся», — передал белому человеку мысленный приказ бобогото.

Нужный дом находился на самой окраине — беднейшая хижина, даже по меркам нищей деревушки. Внешний вид вдовы воплощал собою уныние как оно есть. Провалившиеся щеки, голые сероватые десны, слишком слабые, чтобы удержать в неплодородной своей почве зубы, сгорбленная спина, ребра рельефно выступают, что заметно даже сквозь платье. Говорила женщина едва слышно — то ли это был глубокий книксен перед торжественным и суровым лицом собственного горя, то ли просто стеснялась шепелявости. Согласные звуки, не имея возможности упереться в волнорезы зубов, вырывались на волю мягкими шелестящими волнами.