Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Вторая жизнь не афишировалась, но даже при всей строгости партийной дисциплины — не возбранялась. Потому что все они — и командиры, и политработники, и девушки, и ребята — были живыми людьми. Они тоже хотели человеческого тепла и нежности. А те, кому не хватало женщин или они им были уже не нужны, вынуждены были пить горькую — этим и довольствовались. Другие пользовались наркотиками. Каждый по-своему решал эту трудную проблему выживания. Государство, военное руководство думали только о политических и военных победах. А как и чем живут тысячи из ежедневно идущих на достижение этих побед — это никого не волновало. Как-то не принято было думать о делах «греховных»…

На служебном совещании с офицерами бригады, которое проводил прибывший в часть начальник штаба армии генерал-майор Панкратов, я тихо сидел в дальнем углу штабной палатки, прячась за спины впередисидящих. Прошло уже достаточно времени после того партийного собрания, на котором я подверг его критике и оказался здесь. И вот судьба снова свела нас. Я боялся встречи и делал все, чтобы не попасться ему на глаза. И, кажется, мне это удалось. Облегченно вздохнув, я пытался незаметно, в толпе, выйти на улицу, но был остановлен повелительным голосом.

— А вы, товарищ старший лейтенант, задержитесь!

Начальник штаба глядел на меня, потом жестом указал место, куда я отошел в ожидании предстоящего разговора.

Ответив на вопросы офицеров, он повернулся ко мне. Я представился, назвав свою должность, воинское звание и фамилию.

— Ну, что, товарищ старший лейтенант, доложите, чем занимается ваш батальон, каковы результаты боевых рейдов, состояние воинской дисциплины?

Отвечал коротко и настороженно, а сам постоянно думал: к добру или несчастью эта встреча? Горький опыт службы учил, что с начальством нужно всегда держать служебную дистанцию, как бы хорошо ни складывались отношения. Тем более с Панкратовым у меня был свой, особый случай. И хотя через некоторое время он уже расспрашивал меня о Петрозаводске, где остались наши с ним семьи, о личных проблемах и голос его располагал к длительной задушевной беседе, я постоянно помнил о наших прежних взаимоотношениях и видел перед собой не земляка, а именно генерала, по чьей воле я оказался здесь. Напоследок он пожал мне руку и сказал:

— Я рад, что у тебя все так удачно сложилось: получил повышение по службе, награжден орденом, имеешь хорошую репутацию среди офицеров бригады, у командования, что не раскис и не опозорил чести офицера 6-й армии, которая дала тебе путевку в самостоятельную жизнь. Я почему-то думал, что у тебя все сложится иначе. Если вдруг у тебя появятся какие-то просьбы, вопросы, подходи, не стесняйся, чем смогу, помогу.

— Надо же было так по-глупому влететь, — рассуждал я, делясь с комбатом своей давнишней историей и результатом встречи с генералом. — Теперь-то он со мной расквитается, как пить дать. Такое не прощается. О землячестве заговорил? Это мы уже проходили. Съест он меня, растопчет, и ничего-то я не смогу сделать в свою защиту. Генерал, он и в Африке, и в Афганистане генерал. Да, влип я как кур в ощип, — распалял я себя домыслами и рассуждениями. — Что же мне делать? Как уйти от расправы? До замены осталось совсем чуть-чуть. Надо же было такому случиться!

О том, что начальник штаба попытается мне отомстить, я даже и не сомневался. К чести генерала, мои опасения оказались беспочвенными. За оставшиеся месяцы службы я ничуть не ощутил на себе какой-либо предвзятости с его стороны. Возможно, что та ситуация, в какой он оказался в Афганистане, каким-то образом повлияла на него, и он посчитал, что с меня уже достаточно испытаний, не знаю, но давления с его стороны не было. Еще несколько раз Панкратов прилетал в бригаду.

— Ну, что, помощь нужна? — как-то спросил он меня.

— Закончилась вторая замена офицерского состава бригады. Все замполиты батальонов уже убыли в Союз. Остался почему-то один я. Где затерялся мой заменщик, мне непонятно. Нельзя ли ускорить мой отъезд? — набравшись смелости, а возможно, и наглости, спросил я начальника штаба армии. В очередной свой приезд он ответил на мою просьбу:

— Боюсь тебя разочаровать, но с твоей заменой, наверное, ничего сейчас уже не получится. Первоначально планировалось, что офицерский состав и прапорщики будут служить здесь полтора года. И замена пошла. Однако вся беда в том, что утвержденный график замены офицерского состава в военных округах не выполняется. Некоторые офицеры выкладывают свои партбилеты, даже идут под суд военного трибунала, но ехать сюда не хотят. Уже известен случай, что даже генерал отказался ехать в Афганистан. Это что же такое творится в наших Вооруженных Силах: офицеры, даже генерал отказались выполнить приказ Родины? Это в какие же времена было такое? Позор!

Он назвал цифру «отказников». И хотя она была невысокой, всего в несколько десятков человек, было ясно, что данное явление приобретало уже далеко не единичный характер. Лицо генерала выражало удивление, недоумение, смятение. Прошедший долгий и трудный военный путь, он не мог понять тех, кто так спокойно и свободно расстается со своей служебной карьерой, идет на бесчестье, чтобы сохранить свою жизнь, благополучие своей семьи.

— Сейчас готовится приказ о продлении срока службы офицерским составам до двух лет. Так что, если твой затерявшийся заменщик в ближайшие дни появится в части, считай, что тебе очень и очень сильно повезло. Если такого чуда не произойдет, то служить тебе еще до самой осени. Вот такие дела. — Видимо, увидев мое расстроенное лицо, добавил: — Если ты настаиваешь на своей просьбе, я поговорю с начальником политического отдела армии, может, что еще и получится.

Я не настаивал. Как бы сильно мне ни хотелось домой, я хорошо понимал, каким способом эта помощь может произойти. Это означало, что прибывшего по прямой замене офицера моей должности направят не в ту часть и не на замену того офицера, который прослужил столько же, как и я, и также с надеждой ожидает встречи со своей семьей, а в нашу часть. И сделается это так лишь для того, чтобы быстрее отсюда уехал я. Не исключено, что такая перестановка может стоить не убывшему по замене офицеру жизни. Поэтому, как бы ни хотелось мне домой, как бы ни было грустно и обидно за то, что по чьей-то трусости, подлости и разгильдяйству я вынужден обрекать себя на дополнительные моральные и физические трудности, возможно, что и гибель, на лишние шесть месяцев службы в этих условиях, я попросил генерал-майора Панкратова не беспокоиться и забыть о моей просьбе.

Начальник штаба остался удовлетворен моим отказом. Это облегчило его положение и как земляка, и как должностного лица. Конечно, поведи он себя при первой нашей встрече здесь официально, не нужно было бы ему ломать сейчас голову над моими проблемами. Но он повел себя иначе, и уже только за одно это я был ему очень благодарен.

Я смотрел на него совсем другими глазами. Здесь, в Афганистане, он был совсем не похож на того самодовольно-пренебрежительного, вальяжного генерала, с каким меня свела армейская служба в Карелии. Может, это время и обстоятельства изменили его? А может, он и был таким, и я просто неудачно «вписался» в его окружение со своей партийной принципиальностью и ненужной критикой? А может, меня просто использовали в том далеком 1979 году в своих интересах. Видимо, мы оба с ним оказались жертвами чьих-то закулисных интриг.