Великое заклятие - Дэвид Геммел

— Зачем ты здесь? — спросил Анхарат, зная, что это правда.

— Чтобы примириться с тобой и спасти наш народ.

— Никогда между нами не будет мира. Ты предал нас, и я буду ненавидеть тебя, пока звезды не погаснут и вселенная не вернется во тьму.

— К тебе, Анхарат, я никогда не питал ненависти. И теперь не питаю. Я лишь прошу тебя, как просил когда-то, подумать о том, что ты делаешь. Иллогиры не могут одержать победу. Нас мало, а людей много, и достойный удивления человеческий разум становится все сильнее с каждым поколением. Того и гляди, они овладеют тайнами магии, и что тогда будет с нами? Что останется от нас, кроме страшных сказок? Это мы с тобой открыли врата, мы привели иллогиров в этот враждебный мир. Мы не убивали, когда были Ветрожителями, и не питались ужасом и смертью.

— И не знали удовольствий, кроме разве что духовных, — с презрительным смехом сказал Анхарат. — Не знали радости, Эмшарас.

— Не согласен с тобой. Мы видели рождение звезд и состязались с космическими ветрами. В этом была наша радость. Разве ты не видишь, что на этой планете мы чужие? Она во всем против нас. Ее воды обжигают нас, ее солнце пьет из нас силу. Она не дает нам никакой пищи, кроме людских страстей. В этом мире мы паразиты, ничего более.

Эмшарас ступил в шатер, глядя на застывших офицеров.

— У них не такие мечты, как у нас. Мы никогда не сможем жить среди них, и когда-нибудь они нас уничтожат.

— Это слабое, жалкое племя, — сказал Анхарат, медленно опуская руку к кинжалу у себя на поясе. Чтобы вонзить клинок в сердце предателя, магия не нужна. Пусть отправляется в Никуда следом за остальными.

— Я предлагаю нашему народу новый мир, — произнес Эмшарас.

— Назови мне источник своей силы, — тихо попросил Анхарат, охватив пальцами рукоять кинжала.

Эмшарас повернулся к нему лицом.

— Как это ты сам до сих пор не догадался? Все ключи у тебя в руках. Вспомни о том, как не сумел меня выследить, и о природе самого Великого Заклятия.

— Ты нашел место, где спрятаться, только и всего.

— Нет, Анхарат. Такого места не существует.

— Лжешь! Я же вижу, как ты стоишь передо мной, живой и здоровый.

— Ты прав. Этой ночью я открыл врата, чтобы прийти к тебе. Но что значит «этой ночью»? Чтобы ответить на это, нужно отодвинуться на четыре тысячи лет в прошлое. Я заключил союз с Тремя Королями, и завтра мы с тобой сразимся над полем битвы. Я одержу победу и приготовлюсь к Великому Заклятию. Если ты поможешь мне завершить его, иллогиры обретут свой собственный мир.

— Мне нужен этот мир и никакой другой! — вскричал Анхарат и бросился на брата с кинжалом, но Эмшарас уклонился и растаял в воздухе.

Бакилас сидел один в темноте. Иллогирам не нужен сон — магия, подкрепляемая пищей, поддерживает в них силы и ясность ума. В отдыхе нуждался не сам креакин, а его конь.

Говоря по правде, он не удивился, когда его братья потерпели поражение. Их поход был обречен с самого начала. Женщина права: то, что младенца охраняет потомок Эмшараса, не совпадение. Здесь чувствуется некий грандиозный замысел, недоступный Бакиласу.

Что же ему теперь делать? Куда податься?

Он встал и посмотрел с вершины холма на руины Лема. Он помнил то время, когда этот город светился в ночи, как алмаз, тысячами огней.

Он помнил также имена звезд и то время, когда навещал их, не имея формы. Зачем он согласился принять предложенную ему плоть?

Этот дар предложили иллогирам Анхарат и Эмшарас, два бога-близнеца. Их соединенная сила связала ветер с землей. Они первые оделись плотью. Эмшарас принял человеческий облик, Анхарат предпочел крылья. Креакины последовали их примеру.

Кто мог предугадать тогда, что этот дар несет в себе проклятие?

Солнечный свет причинял иллогирам боль, это верно, и вода была для них смертельна, но сколько удовольствий познали они взамен! И в запасе у них была вечность, чтобы наслаждаться.

Так было, пока Эмшарас их не предал.

Даже теперь, после четырех тысяч лет размышлений, Бакилас не мог понять, что руководило одним из близнецов и что с ним стало потом. Где мог бы спрятаться иллогир? Бакилас каждый миг чувствовал всех своих братьев, заключенных в Нигде. Эмшарас в свое время сиял ярче всех, и не обнаружить его было бы невозможно. Вот могучее, пульсирующее присутствие Анхарата — оно чувствуется за несколько миль. А будь Анхарат Ветрожителем, Бакилас почувствовал бы его через всю вселенную. Где же тогда скрывается Эмшарас?

Когда-нибудь эта тайна будет разгадана. В час, когда вселенной настанет конец и иллогиры умрут вместе с ней.

Смерть. Прекращение бытия. Бакилас содрогнулся от этой страшной мысли. Человеку никогда не понять, что такое истинный страх смерти. Он живет, постоянно видя ее впереди, и сознает ее неизбежность. Несколько быстролетных десятилетий — и его нет. Хуже того: каждое мгновение его краткого существования окрашено смертью. С каждым годом у него прибавляется морщин и убавляется сил. Кожа обвисает, кости сохнут, и наконец он, беззубый и слабоумный, сходит в могилу. Что может знать он о страхе бессмертных?

Из иллогиров же никто до сих пор не изведал смерти.

Бакилас помнил Пришествие Света, когда во мраке впервые зазвучала великая Песнь Вселенной. То было время открытий и гармонии, время содружества. То была жизнь. Тогда зародилось все сущее — звезды, и планеты, и океаны лавы, и великие водные моря.

Тогда они знали иные радости, радости познавания и осознания. Тогда не было ни боли, ни разочарований, ни трагедий. Все иллогиры наслаждались (или страдали?) полной безмятежностью. Лишь с возникновением плоти начались противоречия. Можно ли познать подлинную радость, не познав подлинного отчаяния? Такие вопросы встречались на каждом шагу, и потому иллогиры возжаждали формы.

Бакилас обнажил меч, тихо подошел к спящему коню и одним ударом обезглавил его. Вырезав сердце животного, он поднял его к ночному небу и призвал Анхарата.

Сердце вспыхнуло ярким пламенем, и голос Анхарата сказал:

— Ты хорошо сделал, что вызвал меня, брат. Эмшарас вернулся.

— Я его не чувствую,

— Тебе мешают его чары, однако он здесь и хочет воспрепятствовать свершению нашей судьбы.

— Но отчего? Ведь вы с ним близнецы и с самого начала времен были во всем едины.

— Единства больше не существует, — гневно отрезал Анхарат. — Я одержу над ним победу. Я зажму его дух в своей руке и буду терзать его до конца времен.

Бакилас молчал. Он ощутил в Анхарате радость, которой тот не испытывал с тех самых пор, как Эмшарас их предал. Он радовался возвращению брата. Как это странно! Бакиласу хорошо были знакомы боль и горе Анхарата. Ненависть его к Эмшарасу стала всепоглощающей. На протяжении веков он неустанно разыскивал своего брата, пуская в ход все известные ему чары. Его ненависть почти не уступала в силе прежней любви. Быть может, любовь и ненависть — в некотором смысле одно и то же, подумал вдруг Бакилас. Анхарата мучили обе. Без Эмшараса его существование утратило смысл — он и теперь мечтает лишь о том, чтобы зажать в руке дух своего брата. Ненависть и любовь, неотличимые друг от друга.