Джонни Д. Враги общества - Брайан Барроу

Диллинджер не хотел ехать и оказал сопротивление. В понедельник весь день толпы любопытных, допущенных в тюрьму, простаивали возле его клетки, а во вторник помощникам шерифа пришлось насильно вытаскивать его оттуда. «Они не повезут тебя в Индиану! — кричал Диллинджеру Пирпонт. — Они тебя просто прикончат, парень!» Диллинджер сопротивлялся и не давал надеть на себя наручники. «Вы дурите меня! — кричал он. — Меня не должны переводить на восток без суда здесь!»

В Чикаго Диллинджер спустился по ступеням трапа навстречу огромной толпе фотографов. Его встречали 85 сотрудников чикагского полицейского управления. «Чикаго трибюн» писала, что «такого приема не удостаивался еще ни один преступник в этом городе». Мелькали фотовспышки, репортеры вставали на цыпочки, лишь бы увидеть, как двое полицейских заталкивают Диллинджера на заднее сиденье автомобиля.[163]

Были приняты повышенные меры безопасности: чикагская полиция вооружилась автоматами и надела бронежилеты. Тринадцать машин и дюжина мотоциклистов под вой сирен помчались из аэропорта по улицам Чикаго, которые заполонила публика. Караван пересек границу с Индианой и направился к городку Кроун-Пойнт — административному центру округа Лейк, где Диллинджер должен был предстать перед судом. У тюрьмы округа поджидала очередная группа газетчиков и фотографов. В 19 часов 40 минут Диллинджер вошел в здание тюрьмы.

Там его отвели к местному шерифу — Лилиан Холли. Эта женщина возглавила полицию, после того как был убит прежний шериф — ее муж. Ее неопытность в полицейских делах вскоре будет широко обсуждаться прессой. Вслед за Диллинджером в ее кабинет набилось около тридцати репортеров. Они сыпали вопросами, стараясь перекричать друг друга.

— Рады ли вы тому, что снова в Индиане?

— Я рад Индиане так же, как она рада мне, — отвечал Диллинджер.

Он жевал жвачку и, казалось, был совершенно равнодушен к такому скоплению народу.

— Говорят, вы пронесли оружие в тюрьму штата Индиана, перед тем как оттуда сбежала группа заключенных двадцать шестого сентября?

Диллинджер усмехнулся: «А я этого и не отрицаю».

— Как вам удалось его туда пронести?

Диллинджер широко улыбнулся: «Много будете знать — скоро состаритесь».

Репортеры переглядывались. Тут происходило что-то совершенно новое: появился знаменитый преступник, обладающий шармом. Грабитель банков, который спокойно шутит, хотя ему грозит электрический стул. Рядом с Диллинджером стоял Роберт Эстил, прокурор округа Лейк. Эстил сопровождал Диллинджера из Аризоны и уже успел оценить его обаяние. Один из фотографов попросил Эстила немного приобнять Диллинджера. Прокурор всего на одно мгновение забыл о том, что он прокурор, и послушался. Это мгновение оказалось в его жизни роковым. Диллинджер, позируя, положил руку Эстилу на плечо. Вспыхнул магний. Получившаяся фотография обошла затем все газеты Америки. Она привела в ярость многих, в том числе и Гувера. Директор ФБР публично осудил Эстила за то, что тот братается с человеком, которого по долгу службы должен обвинять в тяжких преступлениях.

Видя, как расположены к нему репортеры, Диллинджер принялся рассказывать о своей жизни. «Мне просто не повезло, ребята, — говорил он. — Там, в Морсвилле — это мой родной город, — я как-то раз выпил лишнего и грабанул бакалейный. Это было десять лет назад. Меня посадили в тюрьму, а там я встретил массу отличных ребят. Ну и мне захотелось им помочь оттуда выбраться. Я не отрицаю, что это я устроил побег в Мичиган-Сити прошлым сентябрем, когда сбежали десять парней. А что тут такого? Один за всех и все за одного».

Репортеры приходили в восторг от каждой реплики Диллинджера. Один из них спросил:

— Сколько времени вам надо, чтобы ограбить банк?

— Ровно одна минута и сорок секунд.

Он неторопливо жевал жвачку, легко отпускал остроты, обаятельно усмехался, держался с достоинством — словом, обладал несомненной харизмой, которая не могла не произвести впечатления на газетчиков, привыкших иметь дело с тупорылыми гангстерами из чикагской мафии. Из всех бандитов времен Великой депрессии Джон Диллинджер, несомненно, в наибольшей степени обладал качествами суперзвезды.

На следующий день очарованный им репортер из «Чикаго дейли ньюс» писал:

«Он совершенно не похож на убийцу и бандита, какими мы привыкли их себе представлять. У него нет ни одной бандитской черты. Если бы до суда оставалось больше времени и если бы у него было побольше знакомых, то мы могли бы стать свидетелями общенациональной кампании (преимущественно женской) в поддержку Джона Диллинджера, чтобы он избежал поджаривания на электрическом стуле за убийство полисмена Патрика О'Мэлли».

Далее в статье говорилось:

Диллинджер был одет в жилетку поверх рубахи с расстегнутым воротником, он общался с прессой так же свободно, как если бы рассказывал гостю на отцовской ферме о видах на урожай. Он и есть сын фермера из Морсвилла, штат Индиана, но при этом произношение у него отличное — куда лучше, чем у тех, кто задавал ему вопросы. И держался он с большим достоинством.

Руки его, только недавно освобожденные от наручников, двигаются свободно. Стоит он так, как предписывает военный устав, — перенеся тяжесть тела на кончики пальцев. Подбородок у него волевой, на лице двигаются желваки, когда он пережевывает жвачку.

Трудно осознавать, что перед нами один из самых безжалостных убийц, появившихся во времена, когда их стало столько вокруг. Ничего жестокого в его облике нет, — пожалуй, только плотно сжатые губы. И ничто не говорит о его тюремном прошлом, кроме присутствия вооруженных полицейских. В нем нет ничего от «крутых парней». Похоже, к делу, которым он занимается, он относится как к игре…

Человек, повидавший на своем веку разных убийц, взглянув на Диллинджера, вряд ли поверит в то, что пройдет месяц-другой — и этот неунывающий и приветливый человек будет казнен (и слава богу, что будет казнен). Конечно, мистеру Диллинджеру не избежать своей судьбы, но для давно ко всему безразличных репортеров он останется удивительным феноменом. Таких людей увидишь разве что в кино.

Для американской прессы, которая всегда единодушно именовала преступников «хладнокровными убийцами» и «крысами», подобные репортажи были делом неслыханным. А для криминальной карьеры Диллинджера этот день оказался решающим: он перестал быть бандитом, известным в ряде штатов, и стал фигурой общенационального значения — простым, добродушным, своим парнем, за которого жители северных штатов, непривычные к самоотождествлению с преступниками, вскоре начнут болеть душой. Даже такая газета, как «Нью-Йорк таймс», в заметке о Диллинджере называла его приезд в Индиану чем-то вроде «современной версии возвращения блудного сына».

Диллинджер проболтал с репортерами в тюрьме Кроун-Пойнта всего полчаса, но эти полчаса задали тон всем медийным известиям о его будущих подвигах. Диллинджера стали воспринимать как человека, случайно ставшего грабителем, как не понятого окружающими паренька с фермы, который и банки-то начал грабить только для того, чтобы помочь своим друзьям. Сам Диллинджер, похоже, понимал, что выбрал правильную роль, и старался вызвать к себе побольше симпатии. Когда его уводили в камеру, он сказал: «Леди и джентльмены, я вовсе не плохой парень. Я всего лишь встал на неверную дорожку, и я заслуживаю сочувствия». «Чикаго трибюн» на следующее утро замечала, что «в глазах некоторых репортеров, покидавших помещение, как будто даже навернулись слезы». Это был незабываемый спектакль.