Ниязбек - Юлия Латынина

И показал на Ваху.

Арсаев инстинктивно сделал шаг назад. Правая его рука нырнула в карман, молниеносно, как баклан ныряет за рыбой, и Панков, похолодев, вспомнил, что все люди этого человека таскают с собой гранату для самоподрыва, как другие носят на шее крестик Глаза Вахи сделались черными от ненависти, он повернулся к Ниязбеку и заорал:

– Ты этого добивался, да? Ты меня просто использовал? Как пугало? Чтобы нагнуть русских?

«А ведь он прав, – мелькнуло в голове Панкова, – чертов аварец! Бог ты мой! Он бы никогда не оставил меня здесь, если бы на самом деле собирался послать Россию к черту! Он бы просто пристрелил меня, поставил рядом с Гамзатом и пристрелил бы, и даже глазом бы не моргнул!»

– Тише! – сказал Ниязбек. – Клянусь Аллахом, Ваха, что бы ни случилось, ты выйдешь отсюда живым и невредимым.

Ваха стоял, по-прежнему держа руку в кармане. Панков осторожно отступил на шаг, а потом на полшага. Панкову показывали эти самодельные «хаттабки», их переделывали из тридцатимиллиметровых гранат для подствольника. Те как раз влезали в футлярчик от мобильного телефона. Осколки разлетались недалеко – это была граната для самоубийства, ни для чего больше. Хотя черт его знает, что у него там. Может, граната, а может, на нем целый пояс шахида.

– Клянусь Аллахом, Ваха, – повторил Ниязбек, – что бы ни случилось, это не моя забота – убивать человека, которого я сам позвал сюда. Ты не убивал моего брата. Пусть тебя ловят федералы.

– Нет, – сказал Панков, – тебе придется выбирать, Ниязбек Или Ваха, или мой разговор с президентом.

Ниязбек скрестил руки на груди.

– Это тебе придется выбирать, Владислав. Или твой разговор с президентом – или…

Ниязбек снова взял со стола листок с воззванием.

– Мы исправим правописание, – сказал он.

Панков сглотнул. Он понимал, что торг бесполезен. Теперь, когда он предложил выход, Ниязбек дожмет его.

– Черт с тобой, – сказал Панков, – пошли к депутатам.

Мэр Торби-калы шумно выдохнул воздух. Джаватхан улыбался все так же смущенно. На лице Ниязбека ничего нельзя было прочесть.

– Джаватхан, – приказал Ниязбек, – ты и твои люди останутся здесь. Запомни, Ваха – мой гость. Если с его головы упадет хоть волос – подбери этот волос и неси за ним.

Они вышли из кабинета вчетвером – Ниязбек, Панков, Атаев и Хизри. Охрана сидела в предбаннике на стульях и на полу.

– Ниязбек, – позвал Ваха, когда они выходили.

Аварец приостановился.

– Русские тебя обманут, – сказал Ваха. – Обманут и убьют. Кто дружит со скорпионом, того скорпион кусает.

* * *

Они спустились на два этажа и вошли в зал парламента. Больше половины зала было заполнено, хотя, конечно, далеко не на всех креслах сидели депутаты. Многие занимали люди в камуфляже и с оружием. Опять же не все в камуфляже и с оружием были простые бойцы. Половина из них таки были депутаты.

В президиуме скучал Хамид Абдулхамидов, а в углу работал широкий плоский экран, на котором обычно показывали результаты голосования. На этот раз на экран была заведена «картинка» РТР. По телевизору рассказывали о встрече президента с представителями молодежи.

Настроение в зале было довольно мрачное. Депутаты шушукались друг с другом. Прямо около президиума стояло ведро винограда. В зале пахло хорошо знакомым Панкову запахом многочасового заседания – воздухом, много раз пропущенным через чужие легкие, бутербродами и кофе, только к кофе и бутербродам примешивался еще запах ружейной смазки. Российского флага в зале больше не было.

Из друзей Ниязбека в зал пришел только Хизри. Джаватхана оставили с Вахой, а Магомедсалиха нигде не было видно. Уже позднее Панков узнал, что Магомедсалих в это время был с Гамзатом Аслановым. Гамзата таскали по полу в его собственном кабинете и время от времени заставляли звонить отцу. Все телефоны отца были выключены, Гамзата снова били и заставляли набирать телефоны друзей отца.

Еще позднее Панков узнал, что Ахмеднаби сказал одному из этих друзей, который был тогда с ним на правительственной даче в Москве. «Если я уйду с поста президента, моих сыновей застрелят все равно. Их застрелят через день или через год. Пусть будет, как решит Аллах».

У самой двери Панков остановился и кивком отозвал Ниязбека в сторону. Они отошли на шаг.

– Отдай мне Ваху, – шепотом сказал Панков.

– Нет, – отозвался Ниязбек.

– Послушай, меня сожрут в Кремле…

– Иди и говори.

Они зашли в зал, и к ним повернулись сразу шесть или семь телекамер. На микрофонах, выставленных перед трибуной, Панков с раздражением заметил логотипы двух государственных телеканалов. «Кой черт они все снимают, если ничего не показывают?» – подумал Панков.

Плоский экран слева от трибуны переключился со Второго канала на CNN, и Панков увидел толпу на площади и тощую корреспондентку. CNN ретранслировали по какому-то местному каналу, и кто-то уже догадался снабдить английский текст синхронным русским переводом. «Похоже, – сказала корреспондентка, – что в здании что-то происходит. Мы переключаемся на другую камеру».

Панков пошел к трибуне и увидел, что его собственное изображение на экране тоже идет к трибуне. Сигнал шел через спутник, и Панков на экране двигался с заметным опозданием.

Панков встал у микрофонов и внезапно оглянулся на Ниязбека. Тот сел метрах в трех справа, у стола президиума, и сразу за ним стоял Хизри. Было жарко, Ниязбек оставил в кабинете камуфляжную куртку и сейчас сидел в одной чистой белой футболке. Из-под коротких рукавов выпирали мощные мускулы, и перед ним на столе лежал снаряженный «Калашников» с длинным серым ремнем. Черные волосы Ниязбека были аккуратно приглажены, лицо невозмутимо, и крупные правильные его черты портили только давно перебитый нос да свежая ссадина под скулой.

Темно-коричневые глаза улыбались Панкову чуть грустно, чуть презрительно, так, будто Ниязбек все знал. «Что больше всего хочет человек? – спросил Ниязбек у Панкова на похоронах брата, и Панков, не думая, ответил: „Сохранить должность“. Ниязбек тогда рассмеялся, и Панков сам понял, что сморозил глупость. Теперь он понимал, что он сморозил не глупость. Он проговорился. „Дело совсем не в моей карьере, – подумал Панков. – Иван Витальевич прав. Никто не имеет права диктовать свою волю России“.

Панков повернулся к залу.

– Я говорил с президентом, – сказал Владислав Панков, – президент России полностью в курсе всей ситуации. Президент приказал создать независимую комиссию, которая будет расследовать бойню в Харон-Юрте. Семьям всех пострадавших будет выплачено по тридцать тысяч долларов. Контртеррористический штаб будет ликвидирован. Все лица, арестованные Штабом, в кратчайший срок предстанут перед судом присяжных. К сожалению, мы не сможем наказать всех виновных. Генерал Шеболев, арестованный сегодня днем, покончил с собой в следственном изоляторе.