Офисные крысы - Тэд Хеллер

— О, боже, — говорит Тревор более себе, нежели мне. — Вам, наверное, лучше уйти…

— А это почему?

— Потому, что моя жена только что умерла.

_____

Тревор вызывает по телефону скорую помощь и провожает меня до двери. Он выглядит чрезвычайно собранным, если учесть тот факт, что его жена, с которой они прожили вместе сорок лет, лежит под дождем в грязи всего в нескольких метрах от нас.

— Мне действительно ужасно жаль, — говорю я.

— Я знал, что такие вещи случаются, но…

Он не в силах закончить предложение, видимо, принимает сказанное мной на счет супруги, хотя я извиняюсь за свой внешний вид и поведение.

Я облокачиваюсь о стол, на котором лежит книга для почетных гостей. В ней на вид килограммов десять, не меньше.

— Так Уинстон Черчилль есть здесь, не так ли?

— Да, есть.

— А как насчет Вирджинии Вулф?

— Ее нет. Есть ее сестра Ванесса.

— Вау! А лорд Бивербрук?[22]

— Да, он есть там. Несколько раз.

— Леди Астор?

— Да. Много раз.

— Освальд Мосли?

— Да. Вам не пора идти?

Я открываю дверь, и дождь хлещет по балкону над моей идущей кругом головой.

— Эйзенхауэр? Кей Саммерсби? Одновременно? Они спали в той же комнате…

— Пожалуйста, идите уже.

— Знаете что, замажьте мое имя в этом журнале и скажите всем, что этого никогда не происходило на самом деле, о’кей?

Он не очень вежливо захлопывает за мной дверь.

Я останавливаю машину на Фулхэм-Роуд и говорю таксисту, чтобы отвез меня на Пенниверн-Роуд, к отелю «Ройял Кембридж». На самом деле я сказал ему следующее:

— Да, отель «Ройял Кембридж», пожалуйста.

На что он мне ответил:

— В заднице у какого дьявола это находится?

Мы едем недолго, но от холода я засыпаю и прихожу в себя оттого, что водитель стоит рядом возле открытой дверцы, склонившись надо мной, и трясет меня за плечо, пытаясь разбудить:

— Просыпайтесь, просыпайтесь! — твердит он.

— А? О’кей, спасибо.

— С вами все в порядке, сударь? — спрашивает он.

Я распознаю в его добрых глазах взгляд благородного человеческого существа, с состраданием глядящего на жалкое подобие другого человеческого существа.

— Эй, — говорю я ему. — Я — не сударь. Вы — сударь.

— Навряд ли я — сударь, сударь, — говорит он.

— Нет! Вы — сударь. Вы — сударь.

_____

Я вваливаюсь в телефонную будку на углу — одну из тех классических, красного цвета — и вставляю несколько монет в аппарат. В Нью-Йорке сейчас шесть часов вечера, подсчитываю я, с трудом разбираясь в том, как позвонить в Америку. Небольшую инструкцию, висящую прямо передо мной на телефонном аппарате, я сумел прочитать только после нескольких попыток.

Набрав номер Айви, я слышу ее автоответчик.

— Ты там? Айви? Это я! Я в Лондоне, и, ты не поверишь, я снова сломал нос… Пожалуйста, возьми трубку, если ты дома… — Я жду, пока автоответчик не отключается.

Тут я соображаю, что она, наверное, еще на работе. Поэтому я кидаю еще несколько монет и набираю ее рабочий номер.

— Жаклин Вутен, — раздается голос в трубке.

— А? Кто?

— Это Жаклин Вутен! Кто говорит?

Я не могу удержаться и кричу, что есть мочи:

— Джеки! Чтоб ты сдохла!!

Я с грохотом вешаю трубку (у Жаклин и Айви похожие номера, видимо, я перепутал две последние цифры), вздыхаю и чувствую слабость. Повязка слетает с носа и попадает мне в рот, и вдруг я замечаю, что жую ее.

В моих мокрых карманах не осталось больше ни одной монеты.

Карточка эскорт-сервиса «Играющие жемчужины Паддингтона» — десятки и десятки подобных разбросаны в телефонных будках и вокруг них — попадается мне на глаза. На ней изображена нацистская «цыпочка» в кожаном бюстгальтере, чулках с кружевными резинками и на шпильках, помахивающая кожаной плеткой.

ИГРЫ ПРОНИЗЫВАНИЕ ПОРКА ХЛЕСТАНИЕ ТУМАКИ

ЧМОКАНЬЕ ПЫТКИ ШИНКОВАНИЕ КУСАНИЕ ОСКОРБЛЕНИЯ

ШЛЕПАНЬЕ СТРОГОСТЬ ПРИЧИНЕНИЕ БОЛИ ПОВРЕЖДЕНИЯ

ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ МАСТУРБАЦИЯ ИЗНАСИЛОВАНИЕ ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА ЦАРАПАНИЕ ВЫЗЫВАНИЕ СТЫДА СОСКАБЛИВАНИЕ ВЫКРУЧИВАНИЕ УДАРЫ ДУБИНКОЙ ВЫБИВАНИЕ ЖЕСТКАЯ ДРАКА ИЗЫСКАННЫЕ ПЫТКИ ТРЕПКА ИЗБИЕНИЕ ДО ПОТЕРИ СОЗНАНИЯ СТЕГАНИЕ ОПАЛИВАНИЕ ПОХЛОПЫВАНИЯ РАССЕЧЕНИЯ НАНЕСЕНИЕ УВЕЧИЙ НАКАЗАНИЯ И УНИЖЕНИЯ ЗА 30 ФУНТОВ

Я хотел сказать Айви, что люблю ее и что она нужна мне, и что я очень хочу, чтобы она вернулась, и что я изменюсь, полностью переделаю себя, лишь бы вернуть ее в свою жизнь. Я хочу переродиться, стать тем, кем она прикажет, — кроме разве одной молекулы настоящего меня, которая, словно пылинка, обмотанная сотнями километров бечевки, будет таиться в глубине моей души, наслаждаясь тем, что хитрый трюк удался.

Каким-то образом — словно сомнамбула — я оказываюсь в своем номере и валюсь на влажную кучу плесени, являющуюся постелью. Стены и потолок медленно покрываются серым мхом, и я проваливаюсь в сон.

На следующее утро мне необходимо какое-то время, чтобы осознать, что кошмар, только что привидевшийся мне, вовсе не кошмар, а реальные события вчерашнего дня.

После ледяного душа — вода, попадая на швы, вызывает жгучую боль, но одновременно возвращает к жизни — я одеваюсь и иду вниз к телефонной будке, где десять минут жду своей очереди.

Я дозваниваюсь до докторши, которую мне порекомендовал Тревор Ашер-Соумс, и спрашиваю, можно ли прийти прямо сейчас. Мне сначала отказывают, но я выпаливаю в телефонную трубку: «Я помолвлен с Лесли Ашер-Соумс, дочерью Тревора и Лилии Ашер-Соумс, которая скончалась вчера вечером». Секунд через тридцать после того, как они принимают мое сообщение, мне говорят, что я могу прийти прямо сейчас. Клиника расположена не то чтобы прямо на Харли-стрит, но довольно близко.

* * *

Доктор Миранда Карри понятия не имела о том, что Лилия Ашер-Соумс отошла в мир иной, и после моего рассказа лишь подытожила:

— Ну, я полагаю, все к тому и шло, не так ли? Притом, что она постоянно падала.

Она повторно обрабатывает мои швы и, услышав от меня историю про «Тернбул энд Ашер», говорит:

— Ах да… я уже читала об этом.

— Читали?

— Да. В утреннем «Таймс».

Она спрашивает, выписали ли врачи из больницы святой Марии мне что-нибудь от боли. И я вру ей, отвечая, что не выписали.