Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

– Лучше утоплюсь, – сказала Прямислава, у которой не шел из мыслей Юрий.

– И я тоже! – решительно произнесла Забела, твердо намеренная во всех случаях следовать за госпожой.

Ростислава и Звоняту отец Ливерий тем временем привел в дальнее крыло каменной постройки, где располагались кладовые. У отца Ермиония он перед этим забрал ключ, которым и открыл теперь предпоследнюю дверь. В чулане была свалена всякая дрянь, и Ростислав с удивлением осматривался, не понимая, зачем монастырю хранить все это: какие-то старые потертые седла, рваная упряжь, лукошки, мешки непонятно с чем.

– Ну-ка, примите! – Отец Ливерий кивнул на старую борону с выпавшими зубьями, которая стояла в самом углу.

Переглянувшись, Ростислав и Звонята вдвоем взялись за борону, на которой висели лысые вонючие овчины, и сдвинули в сторону. Взвилось целое облако пыли, и все трое начали чихать. Когда же пыль немного осела, в углу стала видна небольшая дубовая дверь, для надежности окованная тремя железными полосами. Сунув в прорезь замка ключ, отец Ливерий нажимал изо всех сил, но старый замок не открывался, и Ростиславу пришлось взяться самому. Вот раздался щелчок, дужка выскочила и замок упал.

– Толкай, дитятко! – Отец Ливерий улыбнулся.

Звонята нагнулся и налег могучим плечом на дверь. Понемногу она подалась, и за ней вместо ожидаемых сокровищ обнаружилась в прямом смысле пустота – черная дыра, уходящая в бесконечность.

– Ну и дела! – Звонята в недоумении почесал затылок, взъерошив волосы. – Я думал, там клад какой-нибудь…

– Это вам сейчас лучше всякого клада! – Отец Ливерий опять улыбнулся. – Этот лаз ведет прямо к Солокии. Выходит под высоким берегом в пещерке. Если лодку достать, то уплыть можно куда хочешь. Давно его прорыли, еще когда Ярополк Изяславич монастырь строил.

Ростислав молчал, соображая. Владения монастыря вплотную примыкали к посадскому валу, к той части, которая упиралась в берег Солокии, и, значит, подземный ход соединяет посад с берегом.

– Так лодки-то нет! – заметил Звонята.

– Достаньте! – Отец Ливерий развел руками. – Я же вам не чародей. Достанете – уплывете, а нет – милости прошу, Владимирко ждет не дождется вас.

– Достанем, чего уж! – Звонята махнул рукой. – Стемнело бы только.

– Насчет этого не тревожься! – утешил его игумен. – Господь так устроил, что у каждого дня конец бывает.

* * *

Время до вечера тянулось медленно, а у ворот монастыря по-прежнему волновалась толпа. По городу носились разнообразные слухи, люди приходили, стояли, смотрели на ворота, уходили, на смену им являлись другие. Наседка и Крушило поочередно несли стражу, чтобы те, кого они собирались отдать в качестве выкупа за безопасность города, не ускользнули из монастыря. О существовании подземного лаза, как уверял отец Ливерий, не знал никто, кроме него, а ему открыл тайну прежний игумен, отец Евсевий, перед самой своей смертью.

Начало темнеть. Прямислава и Забела так и сидели в келье, пребывая в каком-то оцепенении; Ростислав и Звонята слонялись по тесному двору, который только и остался им от всего города Белза. Отец Ливерий был занят: Завада и Будила все каялись, утирая слезы, и он что-то говорил им, успокаивал, благожелательно кивал. Чем он мог утешить людей, которых завтра собирались повесить как убийц? Да и положение Ростислава выглядело немногим лучше. Едва ли богобоязненный Владимирко осмелится взять на душу грех и казнить собственного брата, но провести оставшуюся жизнь в заточении тоже несладко. А ведь были примеры…

Стоял самый разгар лета, и только около полуночи по-настоящему стемнело. К тому времени толпа перед воротами разошлась, монахи устроились на покой, даже Забела задремала, сидя на лавке. Прямислава хотела посмотреть начало подземного лаза, но Ростислав велел ей оставаться на месте. Не следовало привлекать к себе лишнее внимание, а на нее, девушку, в мужском монастыре оглядывался каждый, от мальчишки-послушника до древнего старца отца Фалалея, помнившего князя Ярополка Изяславича и первый камень в основании Панкратьево-Солокийского монастыря.

Ростислав и Звонята протиснулись в маленькую дверь, и дальше им пришлось идти в темноте. Отец Ливерий не велел зажигать огня, чтобы свет не увидели с луговины, где расположились сейчас полки Владимирка. Сначала они миновали узкую низкую лесенку, выложенную камнем, потом спуск перешел в ход, обшитый старыми дубовыми бревнами.

Пробираясь на ощупь вдоль влажных стен, Ростислав и Звонята прошли шагов сорок, и спереди потянуло свежим ночным воздухом. Лаз стал понижаться, далее внезапно деревянная облицовка кончилась, под рукой оказалась глинистая земля и песок.

Пришлось нагнуться, потом встать на колени и десяток шагов, уже в самом конце пути, проделать ползком. Выходное отверстие оказалось в пещерке высокого берега, размером чуть больше лисьей норы и совсем заросшее травой и корнями. Подрезав растительность, широкоплечий Звонята протиснулся в него с трудом, совершенно извозившись в мокрой глине.

Выбравшись на воздух, они немного посидели, чтобы отдышаться. Вокруг стояла тишина, напротив виднелись во множестве костры звенигородского войска. Воевода обходил дозоры, окликал отроков, и оба беглеца узнали голос Истомы, десятника ближней дружины Владимирка. Странно было слышать его сейчас: Истома, как и вообще дружина Владимирка, казался частью чего-то привычного, домашнего, уютного, и они никак не могли увидеть в нем врага. Только сейчас Ростислав подумал: непросто ему было бы сражаться против того же Истомы, Смолы, Сватяты и Дмитра, которых он знал с детства, а уж они точно не виноваты в ссоре братьев-князей!

– Посидели, будет! – проворчал Звонята и стал раздеваться. – Там, пониже города, сельцо имелось, скоро лодку достану. Не засни тут, княже!

– Ты руками-то греби потише! – так же насмешливо напутствовал его Ростислав. – А то еще подумают, что сом играет, да выйдут на тебя с сетью!

– А я водяным прикинусь – самих всех перетоплю! – пробурчал Звонята и стал осторожно, чтобы ни комочка земли не столкнуть, спускаться с обрыва.

Как он добрался до воды, не слышал даже Ростислав.

Когда тот вернулся в келью, Прямислава и Забела спали, привалившись друг к другу. Не сразу он решился разбудить свою невесту, хотя понимал: время не ждет. Глядя на нее, Ростислав на миг позабыл обо всех нависших над ними бедах, сердце его переполняли нежность и жалость. Она так молода, не старше иных девушек, которые только дожидаются женихов, но уже перенесла столько треволнений, узнала горечь и унижение измены, стала разведенной, так и не побывав, по сути, замужней. Даже при свете жалкого сального огарка ее точеное лицо поражало тонкой и одухотворенной красотой, и Ростислав мысленно поклялся никогда и ничем не огорчить ее. Если, конечно, Бог не отнимет у него это сокровище.

Но стоять и любоваться было некогда. Наклонившись, он слегка коснулся губами нежной кожи на ее виске и шепнул:

– Просыпайся, свет мой ясный!