Ворон и роза - Сьюзен Виггз

Она моргнула, ее глаза расширились от удивления.

— Как легко ты говоришь о любви Сильвейна. Но странно, что ты сам никогда не говорил, что любишь меня.

Он не мог. В его глазах промелькнула боль, когда он понял, какие у него ограниченные возможности. У него не было права на эту любовь.

— Ты принимаешь Сильвейна как своего лакея. И покончим с этим.

— Но это не значит, что я прощу его.

Дэниел уныло посмотрел на Лорелею и наклонился, чтобы надеть сапоги. Было время, когда ее душа была светлой и свободной, когда она прощала с такой же легкостью, как и улыбалась. В его руках она научилась не доверять, огорчаться и ненавидеть. Если она не могла простить Сильвейна, что она будет думать о Дэниеле, когда откроется вся ложь и он предстанет перед ней таким, каков он есть на самом деле?

— Я еще нанял горничную, — сказал он. — Швейцарская девушка по имени Грета де Вир. Думаю, что она тебе понравится.

— Надеюсь, она знает свое дело? — холодно спросила Лорелея. — Потому что я в этом ничего не смыслю.

Раздался стук в дверь. Дэниел открыл ее и впустил горничную, которая внесла поднос с шоколадом и булочками.

Лорелея с жадностью набросилась на завтрак. Дэниел наблюдал, вспоминая, как первый раз завтракал с ней. В тот день, четыре месяца назад, ему и в голову не могло прийти, что она, рассыпающая крошки на измятой кровати, будет нестерпимо желанна ему. Дэниел улыбнулся над иронией судьбы.

Но когда Лорелея наполнила изящную, китайского фарфора, чашку дымящимся шоколадом, его улыбка исчезла. Где-то в глубине сознания слабо зашевелилась тревога. Она поднесла чашку к губам.

— Не пей это! — он бросился к ней.

Лорелея посмотрела на него, наморщив лоб:

— Нужно добавить сахар!

Он выхватил из ее рук чашку и вылил содержимое в горшок с папоротником.

— Дэниел! В чем дело?

— Они вернулись, — сказал он. — Каноники снова здесь.

— О, Дэниел. Все закончилось. Это был отец Гастон. Не можешь же ты думать…

— Я должен, черт побери.

Трое каноников в черных рясах сидели за длинным столом в комнате для собраний в монастыре. С осуждением глядя на Дэниела, уверенные в своей правоте, они были похожи на судей инквизиции. Стоя перед столом, Дэниел говорил себе, что у него нет причин оправдываться.

— Ты забрал дитя из ее дома, от людей, которые ее любили, — голос отца Джулиана дрожал от ярости.

— Она — взрослая женщина и пошла со мной по своей воле.

— Она так и говорила, — сказал отец Эмиль. — Не сомневаюсь, что ты заманил ее обещаниями, которые не собирался исполнять.

— Выйти за меня замуж, — сказал Дэниел настоятелю, — было для нее гораздо предпочтительней ваших планов на ее счет.

— Каких планов? — спросил отец Ансельм, оборачиваясь к отцу Джулиану.

Отец Эмиль нахмурился:

— Вы никогда не обсуждали…

— Я — настоятель, — обрезал отец Джулиан, — мои планы относительно Лорелеи не нуждались в обсуждении. — С видимым усилием сохраняя спокойствие, он продолжил: — Я собирался отослать ее в монастырь. Она могла жить и работать там, в полной безопасности. Она знала, что у меня есть возможность позаботиться о ней.

Отец Ансельм снял свои очки:

— Она знала? Значит, ты рассказал ей о…

— Теперь это не имеет значения, — раздраженно сказал отец Джулиан.

— Действительно, — заметил Дэниел.

Он внимательно рассматривал каноников. Отец Ансельм с осуждением смотрел на настоятеля, а отец Эмиль в это время с живым интересом изучал обоих.

— Лорелея выбрала меня, а не монашескую жизнь.

— Один из наших братьев умер, пытаясь спасти ее от тебя, — сказал отец Ансельм. Он сжал свои старческие руки. Его кожа казалась восковой при бледном свете, льющемся из маленького окна.

Дэниел положил руки на стол и наклонился вперед, его взгляд переходил с одного сердитого лица на другое.

— Один из ваших братьев мертв, — медленно проговорил он, — потому что я убил его.

Лицо отца Эмиля вспыхнуло, в то время как отец Джулиан побелел. Губы отца Ансельма задвигались в беззвучной молитве. Было ли их удивление скорбь искренними? Или они сами направили отца Гастона по следу беглецов? Дэниел не мог найти ответа.

— Гастон украл мушкет у армии запаса, — сказал Дэниел. — Он стрелял в нас, и я убил его из лука, — по его лицу промелькнула тень, когда он вспомнил, как одетая в рясу фигура полетела в пропасть, как раненая птица.

Отец Эмиль прищурил глаза:

— Как мы узнаем, что ты говоришь правду? Отец Гастон не был убийцей.

Дэниела вдруг осенило.

— Настоятель знает.

Глаза отца Джулиана вспыхнули от гнева.

— Ради бога!…

— Отец Гастон убил Жуно, разве не так? — спросил Дэниел.

— Что за дьявол этот Жуно? — спросил отец Ансельм.

— Убийца, — заявил настоятель, его осуждающий взгляд остановился на Дэниеле. — Он убил бы Лорелею, так же как…

— Теперь Лорелея — моя жена, — его подозрения подтверждались. Дэниел отступил назад и положил руки на пояс. — Она под моей защитой. Держитесь подальше от…

В маленькой комнате для собраний каноников прогремел выстрел. Стрелял отец Джулиан, спрятав оружие под складками рясы. Отец Эмиль засунул руку за пазуху. Дэниел выскочил из комнаты и побежал в сторону Школы верховой езды. Ночные кошмары обрушились на него дьявольским огнем. Все начиналось снова: залпы артиллерии, крики бунтовщиков…

— Да здравствует Бонапарт!

Дэниел резко остановился. Вокруг сада Тюильри толпились люди, размахивая шляпами и платками, но только они не бесчинствовали, а приветствовали победителя. С моста Инвалидов раздались залпы канонады. Дворцовый управляющий схватил Дэниела за плечи и шумно расцеловал, в обе щеки.

— Вы слышали, гражданин? Бонапарт победил австрийцев. Они подписали мирный договор в Маренго!

В тот вечер Дэниел долго смотрелся в зеркало которое висело в его комнате над камином. Он повязал галстук, затем выдернул нитку из рукава своего табачного цвета сюртука. Поежившись под плотной новой материей, он размышлял о новостях из Италии. Бонапарт победил, и, чтобы отпраздновать эту новость, Жозефина организовала концерт на террасе Тюильри.

За его спиной хлопнула входная дверь. В огромном зеркале Дэниел увидел Сильвейна, одетого в новую ливрею.

— Ты сказал обо мне Лорелее? — спросил юноша, его лицо было напряженным и обеспокоенным.

— Да. Я не ожидал, что она устроит тебе такой теплый прием.

Сильвейн повесил голову: