Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

class="p1">Владимир Ильич написал обращение «К гражданам России!». Дзержинский отправил его в типографию, распорядившись срочно отпечатать.

Вечером двадцать пятого октября грянула пушка «Авроры», начался штурм Зимнего дворца. Вскоре в Смольном открылся Второй съезд советов. В четвертом часу утра делегатам съезда сообщили: Зимний дворец занят отрядами Красной гвардии. Временное правительство арестовано. Революция победила!

В актовом зале Смольного института появление Владимира Ильича встретили ликованием. Он долго не мог начать говорить.

На том же заседании съезда, принявшего власть в стране, говорил и Дзержинский.

— Мы знаем, — сказал он, — что единственная сила, которая может освободить мир, это пролетариат, который борется за социализм...

Это было на рассвете двадцать седьмого октября.

Когда новой власти шел всего-навсего второй день от ее рождения, в Военревкоме узнали о заговоре. Оказалось, что генерал Краснов по призыву Керенского двинул с фронта войска на революционную столицу. Он занял Гатчину и, бахвалясь, грозил прибыть в Петроград, чтобы навести свои порядки. А контрреволюция, еще не сформировавшаяся, но уже поднимавшая голову, готовилась к встрече генерала Краснова.

События развивались стремительно. У дворца Кшесинской красногвардейский патруль задержал подозрительного человека. Он оказался членом Центрального комитета партии эсеров Брудерером. В кармане у него нашли приказ Полковникова, который до недавнего времени был командующим Петроградским военным округом. Полковников приказывал всем юнкерским училищам, отрядам георгиевских кавалеров привести себя в боевую готовность и ожидать дальнейших распоряжений.

Арестованного привели в Смольный. Брудерер держался высокомерно, на вопросы не отвечал. Но и без признаний ясно было, что контрреволюция готовится к мятежу. Нити заговора вели в юнкерское училище.

У новой власти, исчислявшей свое существование пока лишь часами, не было, да и не могло быть специального учреждения для борьбы с контрреволюцией. Все это как-то само собой легло на Военно-революционный комитет, в том числе на Дзержинского.

То была его первая схватка с российской контрреволюцией. Опыта в таких делах у него не было, если не считать долгой и не всегда успешной борьбы против царской охранки, борьбы, направленной на защиту подполья от провокаторов, проникавших в организацию.

Зарождавшийся мятеж питерских юнкеров удалось погасить в самом начале, но все же несколько вооруженных групп, покинув училище, захватили Телефонную станцию. Была стрельба, была осада здания, но путч обошелся без жертв с той и другой стороны. Через два часа порядок в городе восстановили. Юнцов распустили по домам под честное слово, что они больше не станут играть в мятежи.

А за спиной безусых юнкеров стоял все тот же Александр Керенский, глава свергнутого Временного правительства. В платье сестры милосердия, в машине под американским флагом, он выбрался из восставшего Петрограда и появился в корпусе генерала Краснова. Собрав казачьи части, бросил их на Петроград. Но произошло, казалось бы, невероятное: жители городских окраин вместе с красногвардейцами, солдатами и моряками разбили красновские войска у Пулковских высот. Генерал Краснов сдался в плен.

Но контрреволюция не сдавалась. Взбешенная октябрьским переворотом, неудачей красновской авантюры, она продолжала накапливать силы. Вот когда Дзержинскому пришлось поистине стать телохранителем революции!

В те дни новый комендант Смольного матрос Мальков доложил Дзержинскому, что какой-то неизвестный человек добивается встречи «с кем-нибудь из Военревкома». Зачем пришел, не говорит, но уходить не собирается...

Посетитель оказался кондитером из ресторана «Медведь». Разговор начался в присутствии Малькова. Кондитер неохотно выкладывал дело, недружелюбно поглядывая на моряка, и Дзержинский подмигнул Малькову, чтобы тот вышел из комнаты.

Кондитер понизил голос до шепота и рассказал, что вскоре, как объявили Советскую власть, к ним в ресторан нанялся повар, но очень странного поведения. Работать не работает, а все шушукается с приходящими к нему господами. Некоторых кондитер примечал и раньше среди завсегдатаев ресторана. Конечно, никакой он не повар, а барин. По всем повадкам видно: то ему дай, другое подай. Поселился в комнатке рядом с кондитерской. А сегодня с утра пришли к нему двое, видно военные, принесли с собой чемодан и разговаривали об оружии. Зовут повара Владимиром Митрофановичем, фамилии своей он не называет.

Сигнал был неясный, непонятный. Тем не менее Дзержинский поручил проверить личность «повара».

Оказался им не кто иной, как Владимир Митрофанович Пуришкевич, главарь российских черносотенцев, один из основателей «Союза русского народа» и крупный бессарабский помещик, владевший тысячами десятин земли. Называли его цепным псом императорского двора, был он представителем самой крайней русской реакции. Он и возглавил первый монархический заговор против Советской республики.

Дзержинский сам руководил расследованием, обыском и арестом Пуришкевича. В ресторане и в квартирах его приспешников захватили оружие, обнаружили сильнодействующие яды, письма, нашли подложные документы, которыми Пуришкевич обменивался с генералом Калединым, бежавшим на юг России.

Дело передали в революционный трибунал. Но трибунал очень мягко отнесся к заговорщикам. Пуришкевича приговорили к четырем годам тюрьмы с освобождением условно через год. Генерала Краснова освободили, взяв с него, как с юнкеров, честное слово, что он не станет бороться против новой власти. Революционный трибунал проявил гуманное отношение к противникам Советской власти, но противники почувствовали безнаказанность и продолжали готовиться к свержению неокрепшего советского строя.

Вскоре Военревком раскрыл другие контрреволюционные организации. Как грибы-поганки, возникали они повсюду, и Дзержинскому приходилось обезвреживать бесчисленных врагов Советской власти. На него свалилось множество самых разных больших и малых дел. То он писал в Лугу, призывая местный Совет «не пропускать в Петроград эшелоны, которые направляются по велению низложенного правительства», то занимался поисками ценностей, похищенных из Зимнего дворца, то давал предписание запретить заседания распущенной городской думы или рассматривал жалобу посетителя, у которого отобрали продовольственные карточки. В Гатчину писал комиссару, просил содействия, чтобы отремонтировать для нужд ревкома автомобиль, брошенный Керенским во время бегства из Петрограда...

Дел было непочатый край всюду, куда ни глянь. Дзержинский безропотно принимал на себя все новые обязанности. Недели через три после переворота его назначили членом коллегии Народного комиссариата внутренних дел.

Но пока наркомата не существовало. Было только громадное здание, запертое на ключ сторожем-швейцаром. Где находился сторож, никто не знал. А сотрудники бывшего министерства участвовали в бойкоте новой власти и перестали ходить на службу. Саботаж государственных служащих распространился на весь Петроград. Здесь тоже не обошлось без контрреволюционных происков. В особняке графини Паниной арестовали еще одного заговорщика. Он возглавлял стачечный комитет государственных служащих. Этот комитет и руководил саботажем в государственных учреждениях. Чиновникам выплатили вперед жалование и приказали не выходить на работу.

Чиновники не признавали Советской власти. Их нарочитая бездеятельность — в продовольственном снабжении, в банковской системе, на транспорте — грозила парализовать республику, ввергнуть ее в хаос, в анархию. На то и рассчитывали организаторы бойкота.

Новые