Кровь королей - Сурен Цормудян

Первым незваного гостя увидел всадник, когда тот поднялся во весь свой громадный рост на краю обрыва, за спиной одного из латников. Всадник выронил мех с вином и вскочил, хватаясь за меч. Но нападавший уже сделал выпад, пронзая самое незащищенное место – шею. Свободной рукой он схватил ближнего латника за шиворот и сбросил в пропасть. Латник полетел навстречу смерти со стремительно удаляющимся воплем.

Гленн, чьи руки были заняты игральными костями, не успел дотянуться до арбалета. Он получил сокрушительный удар красным сапогом по лицу и едва не упал в костер. Меч, только что пронзивший горло всадника, обрушился ему на голову.

Успевший отскочить и выхватить меч Ферлонг с ужасом осознал, что за считаные мгновения остался со светловолосым громилой один на один. Старший валялся на земле и сучил ногами, сжимая руками горло, его жизнь утекала сквозь пальцы струйками крови.

Враг расправился с тремя за то же время, что Уолтер отбежал от костра на десяток шагов. Есть ли хоть малая надежда выжить, не то чтобы победить?..

От отчаяния Ферлонг бросился первым. Противник без труда отвел удар, шагнул в сторону, дождался второй атаки и парировал ее. Убить гиганта одним ударом Уолтер и не надеялся, но для начала хотя бы пустить кровь. Третья атака. Лезвия мечей заскрипели, когда противник сделал круговое движение и отбрасывающий руку Ферлонга рывок. Прием был проведен ловко и без усилий, к тому же меч врага сильно поранил Уолтеру руку. Другая рука невольно потянулась к ране, и это было ошибкой. Ферлонг замешкался на долю мгновения, которой хватило противнику, чтобы рубануть его по шее.

Схватка закончилась. Скифарийский князь Славнозар осмотрел место бойни. Всадник почти затих и дергался все реже. Князь схватил его за ногу, подтащил к пропасти и столкнул. Следом полетел Гленн, чья голова болталась на лоскуте кожи. Последним бездна поглотила Уолтера Ферлонга, которого она манила живого еще совсем недавно. Славнозар быстро собрал фляги и еду. Осмотрел испуганно фыркающих лошадей. Их тревожил запах пролитой крови. Убедившись, что его конь заметно лучше, Славнозар лишь забрал седло. Потом хлопнул лошадь по крупу, и она поскакала прочь. Распряг другую лошадь из телеги и прогнал ее. Славнозар торопливо побежал в лес. Забросил седло на спину коню, запихал в боковую сумку всю добычу и вернулся к костру. Напоследок прихватил арбалет, колчан, бочонок со смолой. Все это тоже закрепил на седле, вскочил на коня и, с поводьями в одной руке и с горящей палкой вместо факела в другой, въехал на мост. Конь по покачивающемуся мосту шел нехотя, пугливо мотая головой и фыркая, однако слушался нового хозяина. Оказавшись на другом берегу, Славнозар залил восточный конец моста смолой и бросил горящую палку.

Огонь постепенно поглощал Вистиганский мост, а конь скифария двигался рысцой на юго-восток.

Было слышно, как где-то совсем рядом, за просмоленными досками, плещутся суровые осенние воды океана Предела. Неутомимые волны испытывали прочность бортов корабля с подходящим для его размеров названием. Но корабль был прочен, и все, что мог с ним делать океан, это раскачивать, мучая нутро тех, кто к качке совсем не привык.

А таких на «Морском мамонте» оказалось немало.

Трюм был забит людьми. Когда Береста затолкали сюда, он из-за темноты не увидел никого, но чувствовал, что здесь сотни людей. Они пахли, дышали, шевелились. А еще позвякивали кандалами. Все, кто здесь был, включая Береста, были невольниками.

Слушая негромкое бормотание, беглый скифарий понимал, что люди происходят из неизвестного ему племени. Язык этот не был похож ни на скифарийский, ни на гринвельдский, ни на тассирийский. Переговаривались немногословно. Быть может, из-за усталости.

Берест не смог бы сказать, прошли часы или дни – время во мраке трюма остановилось, – когда ему удалось увидеть других. Нет, не в редкие минуты кормежки. Кормили пленников, как скот: открывали двери трюма и сваливали у входа охапки водорослей, которые затем расходились по рукам. Тюремщики даже не удосуживались убедиться, всем ли досталась отвратная на вкус пища. А про справление нужды лучше было вообще не думать. Хотя не думать было крайне трудно: вонь вокруг стояла невообразимая.

Потом кто-то умер. Это заметили не сразу. Но когда заметили, из дальнего угла послышались стенания. Затем закричали все. В трюм вошли с десяток вооруженных людей с факелами. Вот тогда Берест, щуря отвыкшие от света глаза, увидел других пленников.

Это был странный народ. Широкие лица с высокими скулами и раскосыми глазами. Светловолосых не было. Большинство были либо с полностью бритым черепом, либо с узкой полосой волос ото лба к затылку, похожей на перистый гребень на шлеме тассирийского всадника. Тела их так же были безволосы, как у юнцов, хотя, похоже, здесь были одни взрослые мужчины. Отсутствие волос на теле заметить было нетрудно: все либо в грязных набедренных повязках, либо вообще голые. Кожа их была до странности красная. От голода у всех торчали ребра. Видимо, они находились здесь гораздо дольше, чем Берест.

Пришедшие корсары гневно кричали на узников, хлестали короткими плетками и вскоре вынесли три мертвых тела. Их кожа уже не была красной. Скорее фиолетовой.

Мертвецов унесли, факелы тоже. Снова зловонный мрак. А затем за бортом раздались три всплеска.

Берест не впадал в отчаяние и не ругал себя за то, что бежал с «Соленого ветра», бросившись в воды океана Предела навстречу неизвестной судьбе. Просто способность мыслить здесь оскудела быстро. Он лишь ждал очередной охапки водорослей. Привык к зловонию. И даже умудрялся спать сидя. Возникшее поначалу любопытство к людям с красной кожей растворилось во тьме. Только на краю сознания теплилась мысль: это не может продолжаться вечно.

А когда, быть может многие дни спустя, на палубе началась суета и послышались крики, в которых угадывались слова «Мамонтов остров», Берест понял, что ужасное плавание подходит к концу. Берест уже предвкушал, как покинет трюм и глотнет свежего воздуха, как увидит небо. Он был уверен, что так и будет. Ведь не могло же стать еще хуже!

* * *

Гретанские горы не поражали величием и не внушали трепета еще за сотни миль, как Цитадель Богов на севере. Они не отличались неприступными склонами, постоянно накрываемыми лавинами и камнепадами, как Кабры на юге. Гретания начиналась незаметно. Сначала луга и леса вздымались пологими холмами, между которыми текли речушки. Затем растительность становилась все скуднее, а из земли начинали выпирать глыбы камней. Далее камни образовывали плато с тихими ущельями. И уже потом можно было разглядеть пики самой высокой части Гретанских гор. Они были достаточно высоки, чтобы их было видно из ущелий. Но они не пронзали облака, как вершины Цитадели или Кабры.

Узкая тропа вывела на плато, покрытое волнообразными наплывами, словно эти камни были застывшим морем.

Копыта неторопливо постукивали по камню. Вэйлорд постоянно смотрел по сторонам. Но кого они могли встретить? Собирать здесь было нечего, ловить – некого. Разве что только его, загнанного волка в человечьем обличье. Но он продолжал высматривать, потому что это хоть немного отвлекало от чувств, что так внезапно и так некстати нахлынули на него, словно бурные потоки горной реки. И теперь его сердце, как утлую лодчонку, швыряло в бушующей стремнине. Тем труднее было отделаться от ненужных мыслей, что причина стихийного бедствия сидела сзади, обхватив Нэя со спины.