Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Вам понравилась моя Франция, – рассмеялась она, – продумайте нашу программу на вечер.

Я сказал, что мы будем ждать ее на набережной Сены.

«Я живу в центре мира…». Это был серьезный барьер. Это была стена попрочнее Китайской, но мы с Жорой брали и не такие крепости. Я не помню женщины, которую Жора не смог бы обаять, и вот стал свидетелем его полного поражения, хотя на Жору, признаюсь, в этом деле я не очень-то и рассчитывал. Его обаяние здесь было бессильно, мы это прекрасно осознавали. Аня опоздала минут на пятнадцать. Я возложил на себя всю ответственность за ее будущее, и дал слово устроить это будущее с минимальными для нее потерями.

– Ты будешь, – уверял я, – обеспеченной и совершенно свободной, у тебя будет квартира в центре Москвы и дом на Рублёвке… И, главное, – любимая работа…

Я старался как мог.

– Извини, у меня был трудный день, – сказала она, – и я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой центр, какая Рублёвка?

Я не слышал ее.

– Единственное, что будет по мере необходимости тебя ограничивать – наши клеточки. Без тебя они чувствуют себя сиротами, они умирают, как умирают ростки без живительной влаги.

Жора тоже не молчал.

– Ты пойми, – сказал он, – мы топчемся на месте вот уже несколько лет… Только ты… Ты станешь царицей мира!..

– Звучит красиво, – улыбнулась Аня.

Она совсем нас не слушала, то и дело бросала короткий взгляд на часы.

– Я не могу…

– Можешь, – тихо сказал Жора.

Он не сводил с Ани глаз! Сердцеед, ах, сердцеед!.. Жора выплеснул вдруг на нее все свое обаяние. Но Аня словно не замечала его.

– Мы действительно топчемся на одном месте, – сказала она и встала со скамьи, – я поеду, меня уже ждут. Жаль, что мы потеряли время.

Ни о чем не договорившись, мы снова перенесли разговор на завтра.

– Твои цветы, – сказал Жора, беря розы и вручая их Ане.

Она рассмеялась и произнесла, посмотрев Жоре в глаза:

– Ты очень мил. Славные вы ребята! Но хватит вам тратить мое время.

Я понимал: никакие уговоры нам не помогут.

На следующий день в ожидании встречи с Аней мы сидели на солнышке, любуясь Парижем и его обитателями.

– Ты только посмотри на них, – ни с того, ни с сего произнес Жора, кивая на прохожих, – как они одинаковы, все на одно лицо.

В своей излюбленной позе свободного жителя планеты Земля, развалясь на скамеечке и разбросав ноги в стороны, он, щурясь от солнца, рассматривал струившихся в оба конца Елисейских полей торопящихся горожан, всем своим видом обвиняя их в бесцельности существования.

– Они, как мумии, ни одного живого лица… Знаешь, когда глаза мои открыты, я устаю от того, что вижу.

Он всегда предавался все и вся уничтожающей критике, если ему что-то не удавалось. Больше всего он не терпел праздных людей, хотя бесконечно и нежно любил человечество.

– Они приросли к земле, точно статуи, не желая двигаться дальше, хотя все куда-то стремятся, спешат, бегут, едут, плывут, летят… Куда, зачем?! Все их телодвижения ублюдочны и крючковаты, они лишены красоты и красок. Ты только посмотри вот на этого или вон на ту…

Хорошо, что он еще не показывал пальцем.

– И это не только в Париже – так во всем мире, представляешь, на всей земле…

Он даже грозил им:

– Дайте мне только время, я устрою вам хорошую порку!

Когда Жора был не в духе, он часто срывался на философствование (хотя по-прежнему крайне неубедительно отличал Бабеля от Бебеля, а Гегеля от Фейербаха), и тогда доставалось каждому, кто попадался ему под горячую руку. В тот день это были парижане. Какую порку он собирался устроить им и всем живущим на этой земле, я до сих пор не имею представления.

– Она кто у тебя, плясунья? – неожиданно спросил Жора.

– Танцовщица! Она та, – сказал я, – без которой мы не сдвинемся с места.

Гений Жоры состоял и в том, что в такие минуты отчаянной хулы он принимал единственно верное решение по вопросу, который долгое время не поддавался решению.

– Она никуда не поедет, – неожиданно произнес он, – зря мы в эту глухомань забрались.

Я ничего не ответил, зная чем заняты его мысли.

– С этим решительно нужно что-то делать, – сказал он напоследок и встал. – Идем. Этот бубнеж с твоей кралей ничего нам не даст, нужно двигаться дальше. И, знаешь, я не так ловок, чтобы стелиться у ее ног.

Он умолк, но я знал, что мысль его оставалась невысказанной, и ждал заключительного слова.

– Мы клонируем твою Аню, – наконец произнес он, оправдав мое ожидание.

Сколько было шутки в его утверждении, я не знал.

– Просто не верится, что кончился этот ад, – добавил он.

Я тоже не чувствовал уверенности в том, что смогу убедить Аню вернуться к нашим прежним занятиям, уж слишком далеко она ушла от проблемы улучшения породы людей. Но разве встречу с ней можно назвать адом? Мы все еще сидели на скамье.

– Идем! – Жора посмотрел на свои ручные часы и вдруг резко встал.

– Что еще? – я не понимал его возбуждения.

– Идем же! – он стал тащить меня за рукав.

Через каких-то полчаса мы были гостями Иоселиани. Он познакомил нас с Алекс, милой обаятельной французской графиней, игравшей главную роль в его «Фаворитах луны». Море книг, на полу шкура зебры… Мы пили французский коньяк; Отар, смеясь, рассказывал, как они вместе с Алекс разгружали фуру с керамикой панно Людмилы Мешковой для ЮНЕСКО, приехавшей в Париж в выходной день.

– Звоныт мнэ Люся и просыт: «Отар, выручай!». «Что случылось?». Она рассказывает, что нэкому разгрузыт фуру, так как французы нэ работают по выходным. Я говорю: «Счас будэм». Мы пришли с Алекс, закатали рукава и таскали эты чертовы ящикы, представляешь?..

– И Алекс? – не удержался Жора.

– Oui, bien sur![12]– улыбнувшись, подтвердила Алекс.

Затем Жора рассказывал о Пирамиде!

– Поднимитесь по ступеням материи, и вы найдете Дух… Поднимитесь по ступеням сознания, и вы найдете Бога…

Лучшей лекции я в своей жизни не слышал. Мы говорили всю ночь напролет.

– Вы с ума сошлы! – восторгался Отар.

Даже его лысина засияла. А мешки под глазами расправились.

– Хочешь снять фильм о Пирамиде? – спросил Жора.

– Как ты сэбэ это прэдставляешь? – глаза Отара просто сверкали. – Как?!

Жора настаивал.

– Приезжай, – сказал он, когда мы расставались.