Гроза тиранов - Андрей Муравьев

Мне не дали расслабиться ни на минуту. Пытаясь подловить, гоняли одними и теми же вопросами по кругу. Переводя разговор и возвращаясь к отложенной теме, давили, вызывали на откровенность, угрожали, вспоминали родственников и тут же начинали рассказывать анекдоты. Пару раз кнезы вызывали стражу, чтобы отвести меня в камеру, раз – чтобы «отпустить», еще парочку – чтобы «казнить на месте». Единственное, что сдерживало следователей, это невозможность применить привычные методики пыток. Видимо, владыка запретил резать людей в монастырских стенах.

Кнезы быстро нащупали мое незнание местных реалий и умело раскручивали это. Дошло до того, что я просто отказался говорить.

Как же им хотелось дожать. Порезать, прижечь, сломать и вырвать!

Наконец, под утро, когда я уже клонился на бок, они устали. Двое здоровых монахов, с саблями под рясами, потянули меня в самый низ цитадели, в эту самую келью для отступников.

Измотанный, вывернутый наизнанку, я попытался уснуть.

Последнее, о чем подумалось, это сколько я еще продержусь, если им позволят все-таки провести пытки. Не думаю, что местные мастера хуже турецкого палача.

Спал я плохо. Жесткая кушетка, сырость, холод – не лучшие друзья здорового отдыха.

Тем удивительней, что именно здесь и сейчас пришлось мне переговорить во второй раз с настоящим Петром Джанковичем.

Впрочем, чему удивляться. Давно известно, что стрессовые ситуации – лучший способ расширить сознание и собственные возможности.

Так что, когда в голове опять зазвучал испуганный голос потомственного сербского кнеза и русского агента, я был готов к беседе. Почти готов.

И разговор получился.

– Вставай! Горазд ты спать, соня.

Меня тихонько толкали. На счастье, не в больную руку.

– Кто?

В темноте кельи не было видно не зги.

– Не ори! – зашептал голос.

Я узнал. Это ж – Жеврич, собственной персоной!

– Младен?

– А кто же еще?! – мне в руки сунули чашку с водой.

Я жадно выпил, и только после спохватился. С этим типом Конрад советовал быть настороже.

– Что ты тут делаешь?

Довольное хихиканье.

– Вяжу варежки, сапоги латаю… Что я тут делаю?!

Темень понемногу превращалась в вязкую серость, через которую уже проступал силуэт собеседника.

– Тебя из зиндана вытягиваю – вот что!

Он разрезал путы на руках, бросил мне сверток.

– Оденься! Быстрее!

Серая хламида монаха. Торопливо натянул на себя. Сбоку обиженно сопел Младен:

– Я был на юге, узнал только что. Владыка дал добро этим самодовольным индюкам! Дал добро – со мной даже не посоветовался! Им надо отыскать свои червонцы, так пускай творят, что пожелают! Берут, пытают, творят, что хотят! Конечно, он же – владыка, и государственными и духовными делами занят. Как тут с верными кабадахами совет держать?! Да и зачем?!

Начальник тайной охранки был явно недоволен.

Когда я закончил переодеваться, меня подхватили под руки.

– Быстрее!

Опять двери, повороты, пролеты.

И свежая прохлада утра!

У входа в монастырь топтались двое.

– Этого ты знаешь. Лазович тебя проводит до Грабич.

Младен кивнул на знакомую фигуру своего помощника.

– А этого юношу тебе Конрад прислал. Уж не знаю я ваших тайн. Да и знать не хочется, – Жеврич указал на худого жилистого брюнета. – Убирайтесь пока под крыло брата, а лучше – и дальше куда. А я тут попробую владыку переубедить, что до проблем Скупщины нам пока дела нет.

Брюнет протянул руку для рукопожатия. Лазович только хмыкнул.

Во время дороги домой мы почти не разговаривали. Лазович всерьез опасался погони и взял такой темп, что казалось, я умру, так и не увидев цели гонки. Единственно, что удалось, это представиться друг другу – брюнета звали Семен Адамович Кмит – и на одной из редких передышек пробежать глазами письмо Белли.

Оно не страдало пустословием:

«Дорогой, Петр.

Государь наш разорвал союз военный с австрийским домом и прекратил войну супротив Франции. Войска из Италии отозваны. Нынче и снова, как и сотни лет, нашим врагом является Порта.

Ситуация – критическая, так что ваша вакация отозвана.

С подателем сего письма, вам надлежит организовать захват одного из портов Боки с тем, чтобы наш флот смог получить плацдарм в этой области. Войск у нас на побережье нет, на Корфу – тоже маловато. Остается надеяться на ваши связи с карбонариями православными, сиречь гайдуками, чьи воинские способности сравнимы с казачьими. Для найма их вам выделяю одну тысячу пиастров. Да еще смело обещайте им всю добычу в захваченном граде.

К 11 декабря русский флот должен войти в Бока-ди-Каттаро. Овладейте Херцег-Нови, Котором или любым другим селением, способным обеспечить высадку десанта.

Ваш К.»

Почерк знакомый. Сомневаться нечего.

Что же… Захватывать города мне уже приходилось. Это – если без излишней похвальбы.

Грабичи встретили суетой. И плачем.

Схватил пробегающего мимо паренька, спросил, что тут случилось.

Меня узнали, начали подбегать. Шум, крики.

С трудом разобрал, что ночью на село снова напали турки. Как и прошлый раз, подвели сторожа на перевале. Лишь только Грабичи легли спать, по ним ударили сразу с трех сторон.

Чета брата находилась в деревне, так что легкой прогулкой для турок набег не стал. Но пока гайдуки пришли в себя, собрались, организовали оборону да гонцов к соседям послали, дело было сделано. Османы повыли, постреляли и… растаяли в темноте.

До утра юнаки лупили из новеньких карабинов по каждому шороху, каждой тени, пугая ночных бабочек и окрестных птиц.

А утром рассмотрели цель нападения осман – арамбаши! Дом Джанковичей стоял распахнутый и пустой. Самого Карабариса нигде не было видно. И кроме его никто больше не исчез.

Десяток горцев полегло, защищая дома. При отходе османы постреляли сбежавшихся на шум пастухов. Но тела всех этих людей отыскались сразу. Всех, кроме Карабариса.

Такие вот новости.

Ноги заходили ходуном. В груди защемило, хотелось выть.

Я присел на камень под сердобольные оханья стариков и яростные выкрики мужчин. Гайдуки требовали организовать погоню, хотя каждый прекрасно понимал, что толку от нее уже никакого не будет.

Из низины подошел кряжистый усатый незнакомец. За ним важно шествовали чужие юнаки. Такие же, как и я, – запыленные и уставшие.