В прицеле - Олимпиада - Максим Шахов

Он едва успевал, то нырками, то уклонами, уходить от бешеных выпадов самурая. Единственной разумной тактикой против такого бурного натиска была попытка держать врага на дальней дистанции.

После очередного падения Поручику под руку попал приличных размеров болт, который он тут же отправил в голову нападавшему. Болт попал в цель и сбил тому темп атаки. Поручик тут же нашарил гайку и отправил вслед за болтом. И снова не промахнулся. Не сюрикен, конечно, не смертельно — но больно.

Самурай зарычал и двинулся в очередную атаку. Теперь вместо размашистых, рубящих ударов он старался наносить колющие. Малый, почти незаметный изгиб клинка катаны позволял делать это весьма успешно. У Поручика появился шанс выступить в роли шашлыка. Или шиш-кебаба, как говорят турки.

Старший лейтенант отбил длинный выпад, но при этом потерял равновесие и перекатился на спину. Хребтом он почувствовал что-то твердое и выругался. Сунул руку под поясницу и тут понял, что чувствовал его дедушка, когда выиграл в лотерею ДОСААФ в 1959 году новенький «Москвич».

Ему не нужно было разглядывать находку. Он прекрасно узнал ее на ощупь. Точнее, не ее, а его — «Ка-Бар», боевой нож американских десантников, подаренный им Тузленку, который тот так удачно потерял. И хотя нож размерами и остротой не шел ни в какое сравнение с мечом самурая, Поручик почувствовал себя на равных с противником. И даже, больше того, ощутил подавляющее превосходство.

Японец, привыкший к сугубо оборонительной манере боя старшего лейтенанта, снова сделал длинный выпад. Глупо и прямолинейно. Поручик даже расстроился. С таким драться — что конфету у ребенка отнять. И стыдно, и неинтересно.

Он блокировал укол обухом клинка, прижатым к предплечью, и сам сделал встречный выпад. Приблизившись почти вплотную к противнику, чуть повернул кисть своей руки и вонзил острие ножа глубоко в горло самурая. Вторым, дополнительным ударом он поразил врага в сердце. Потом перешагнул через труп и двинулся дальше.

Только теперь он понял, что не слышит стрельбы. Эх, Науруз! Жалко парня…

Дальше стало светлее. Свет поступал через вырезанный ремонтниками кусок борта. Пол трюма был залит забортной водой. Берзеков лежал возле вырезанного в борту отверстия. Он все еще сжимал в руке пистолет. Затвор, застывший в заднем положении, означал, что подполковник выпустил весь магазин до последнего патрона.

Науруз не дышал. Вода под ним окрасилась кровью. Поручик до боли стиснул зубы. Сейчас его ненависть была обращена не на террористов, а на тупого, трусливого и алчного генерал-лейтенанта Бормышева, который своими идиотскими поступками едва не привел террористов к победе, членов «Большой восьмерки» — к гибели, а мир — к краху.

Из-за соседнего контейнера торчали ноги. Женские. Поручик заглянул за контейнер. Молодая женщина, ярко крашенная блондинка, лежала, так и не выпустив из рук короткого автомата. Вместо правого глаза у нее зияло входное отверстие от пули. Дальше Поручик заметил еще два тела, мужских. Тоже с оружием и тоже со следами пулевых отверстий. Все без признаков жизни. Возможно, были и другие, но Денису сейчас было не до них. Пусть здесь орлята Бормышева зачищают. Он взвалил на плечо тело Науруза и выбрался через прорезанный сваркой борт наружу. Уложил тело товарища на заднее сиденье машины, потом сел за руль и закрыл глаза. История любви закончилась трагедией. И что теперь говорить Олимпиаде? Правда, Науруз ее не спрашивал. Может, он ей и не понравился? Голицын понимал, что занимается самообманом. Ему сейчас очень хотелось задушить Бормышева. И еще раз убить его малахольного старшего братца.

Поручик запустил двигатель. И куда теперь ехать?

Решение подсказал Науруз. Он застонал и повернул голову. Поручик рванул с места и описал разворот посреди трассы, до смерти напугав проезжавших мимо водителей. Одновременно он вызванивал по мобильнику Кэпа. На сей раз тот отозвался без промедления.

— Науруз тяжело ранен, — без предисловий выпалил Голицын. — Везу к штабу, вызови туда «Скорую».

Командир не подвел. Когда Поручик подлетел к зданию штаба, там уже стояла машина реанимации. Науруза перегрузили на носилки и, врубив «светомузыку», срочно увезли. По озабоченным лицам медиков было видно, что шансов выжить у раненого практически нет.

Все спецназовцы из группы кавторанга Татаринова собрались во дворе штаба. Они буквально ощупали товарища внимательными взглядами.

— Пока мы на киче прохлаждались, ты, похоже, повоевал? — спросил Кэп.

Но старший лейтенант не ответил. Его глаза вдруг загорелись огнем неумолимой ярости.

— Ты чего, Денис? — взял его за рукав Марконя.

— С «Мармары» трупы забрать надо. Распорядись. А я сейчас, — тихим ровным голосом произнес старший лейтенант и направился в двери штаба.

Он поднялся на второй этаж и вошел в приемную. Навстречу метнулся лощеный адъютант:

— Туда нельзя, там совещание!

Одно неловкое движение — и каблуки адъютантских штиблет врезались в плафон люстры. Описав окружность, холуй мягко, но плотно, впечатался в ворс ковра на полу. Следующим движением Поручик открыл дверь и вошел в святая святых.

В кабинете действительно шло совещание. Правдин, Ковригов и Старостин выслушивали вялое блеяние Леонида Яковлевича Бормышева. Тот демонстрировал им какие-то схемы и графики, но, кажется, никак не мог добиться желаемого эффекта.

Первым Поручика увидел вице-адмирал.

— Денис Васильич, тебе чего? — спросил он.

Старший лейтенант не ответил, но Старостин и сам догадался.

А вот Бормышев не понял и даже забыл, как только что изображал роль двоечника у доски. Он сразу приосанился, вытянулся во весь свой и без того немалый рост и загремел:

— Кто тебе разрешил? Я же запретил заниматься самодеятельностью! Под трибунал…

Его речь прервал сокрушительный удар в челюсть. Поручик ударил один раз, но от души. Как мечтал. Старостин поморщился. Он знал, что такой характерный треск означает перелом нижней челюсти. И как минимум в двух местах.

Поручик повернулся к опешившим начальникам:

— Виноват. Разрешите идти?

— Да, конечно… — обескураженно ответил премьер-министр.

Поручик развернулся и вышел, четко печатая строевой шаг.

Все посмотрели на Бормышева. В горячке он еще не успел ощутить боли и пребывал в состоянии легкого шока.

— Н-н-нет, вы видели? — прошамкал он, придерживая нижнюю челюсть обеими руками.

Ковригов уставился в пол, внимательно разглядывая трещину в паркете. Старостин с трудом сдерживал радостную улыбку. Все молчали.

Наконец, отозвался премьер-министр:

— Что видели? Извините, я отвлекся.

— Издеваетесь? Я этого так не оставлю! Я напишу рапорт! Я его под трибунал!.. — уже с трудом выговорил генерал-майор.

Правдин сжал губы и прищурил глаза. Такое выражение лица у него было, когда он призывал мочить террористов в сортире. И оно не предвещало ничего хорошего. Несмотря на заметную разницу в росте, премьер смотрел сейчас на Бормышева сверху вниз.