Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - Аарон Бек

рабства, свержение диктатора или «преобразование мира во имя демократии». Они часто обслуживали специфические политические интересы отдельных стран и личные интересы индивидуумов, входивших в политические элиты.

Следует отметить, что, прежде всего, война кажется самым действенным и решительным средством для достижения своей цели. Психологические факторы типа необходимости возмездия за имевшие место в прошлом несправедливости, повышая национальную самооценку или консолидируя власть политической элиты, часто оказывали сильное влияние на принятие решения о развязывании войны. Конечно, государство, оказывавшееся объектом нападения, было вынуждено защищаться, чтобы выжить. Иногда, опасаясь за свою безопасность, оно наносило превентивный удар по предполагаемому врагу. Некоторые авторы предполагают, что именно это послужило одной из причин, по которой Германия развязала битву на два фронта во время Первой мировой, а Япония предприняла бомбардировку Пёрл-Харбора во время Второй мировой войны. В обоих случаях внезапные нападения, в конечном счете, не приводили к победам в войнах.

Хотя развязывание войны, по словам Карла фон Клаузевица, кажется «просто продолжением политики, только другими средствами», соотношения предполагаемых преимуществ и вреда, прибылей и убытков часто видятся в искаженном свете[233]. Какими бы ни были предполагаемые выгоды, их цена, оплаченная человеческими жизнями и страданиями, является настолько непомерной, что большинство войн становятся катастрофическими даже для победителей. В двадцатом веке более сотни миллионов жизней было принесено в жертву на алтарь войны. Интересно отметить, что в этот период страны, являвшиеся инициаторами войн, как правило, их и проигрывали[234].

Некоторые исследователи предполагают, что стремление «повоевать» является естественным и проистекающим из глубоко лежащих в человеческой психике дефектов, предположительно генетически передаваемых нам от древних предков[235]. Популярная в 1960-х – 1970-х годах теория рассматривала войну как выражение сути Человека-Хищника[236]. Ее авторы полагали, что, участвуя в военных действиях, люди просто выполняют свою генетически детерминированную программу, которая в доисторических условиях облегчала охоту. Более недавняя концепция – «Человека Преследуемого» – сосредоточивает внимание на факте уязвимости наших первобытных предков перед более крупными хищными животными[237]. Придерживающиеся ее исследователи говорят о детских страхах, связанных с дикими животными и всяческими монстрами, а также о ночных кошмарах и мифах, в которых действуют свирепые хищники, как о доказательствах проявлений тех первобытных страхов. Они считают, что наши предки разработали стратегии выживания, компенсировавшие их уязвимость перед львами, леопардами и другими подобными животными, как и стратегии охоты на хищных зверей.

Другой взгляд на войну

Учитывая, что стремление драться, а при определенных условиях – убивать, широко распространено, следует ли из этого, что существует конкретная мотивация для войны? Как указывали многие авторы, не враждебные агрессивные чувства вызывают войны, а сами войны вызывают враждебные агрессивные чувства: стремление убивать, истязать, уничтожать дома, заводы и фермы[238]. Как только государственные лидеры объявляют, что война неминуема, у населения пробуждается жажда борьбы. Заражение массового сознания идеей борьбы с врагом происходит очень быстро – даже в случаях, когда политические лидеры могут оставаться относительно объективно мыслящими, либо холодно оценивающими последствия, или даже будучи парализованы страхами последствий[239]. В начале европейских войн и XIX, и XX веков огромные толпы выходили на улицы городов, скандируя: «На Берлин!» (или «На Париж!», любую другую столицу государства, рассматриваемого в качестве противника)[240].

Необязательно рассматривать убийство или разжигание войны как зависящие от некоего унаследованного образа мышления. Современный взгляд на подстрекательство к войне исключает понятие унаследованного инстинкта войны. Естественный отбор предоставил материальные средства для осуществления враждебных и агрессивных проявлений – тело и мозг человека – и обусловленный культурными особенностями выбор моделей насильственных проявлений в отношениях между группами[241]. В мире, где царствует анархия, существует весьма практическая выгода от убийств или присоединения к другим группам. В обществе беззакония, например на американском Диком Западе XIX века, формировались вооруженные отряды для борьбы с грабителями банков. Ковбои перестрелками разрешали свои споры, а владельцы ранчо выслеживали и убивали угонщиков скота. Замешанные на убийстве методы были средствами достижения целей: осуществления приобретений, мести или наказания. Насаждение законов и порядка положило конец такому поведению.

Вплоть до учреждения Организации Объединенных Наций не существовало никакого более-менее значимого инструмента, препятствующего вооруженным конфликтам между нациями, которые разрешались убийством достаточного количества врагов и истощением их ресурсов, что удерживало от продолжения военных действий. Если в гонке вооружений захватывает лидерство какое-то одно племя или нация, его соседи вынуждены пытаться наверстать упущенное, чтобы защитить себя. «Дилемма безопасности» предрасполагает лидеров государств оценивать (часто преувеличенно) поведение перевооружающегося соседа как недоброжелательное и побуждает их готовиться к защите собственной страны. В противном случае они рискуют оказаться застигнутыми врасплох. Если государства будут отвечать на угрозы или реальную агрессию «непротивлением», они просуществуют недолго. С другой стороны, чрезмерно острая реакция на поведение соседа может спровоцировать вооруженный конфликт.

История взаимоотношений между государствами-соседями влияет на вероятность того, что одно из них может нанести упреждающий удар (как сделала Германия во время Второй мировой войны). Страны, имеющие «богатую» историю войн с соседями, могут проводить и миролюбивую политику. Такое изменение в поведении на уровне наций демонстрируют скандинавские государства. Они отказались от войны как от инструмента внешней политики более ста лет назад. Учитывая подобные культурные и общественные изменения, иногда имеющие место успехи в посредничестве с целью предотвращения войн, кажется маловероятным, что война является чем-то абсолютно неизбежным.

Когнитивное измерение

Множественные уровни причин возникновения войн включают в себя системные факторы, абстрактные концепции, такие как «анархическая система» (отсутствие правовых основ отношений между государствами) и конкретные события, например убийство члена королевской семьи. Эти причинные уровни становились объектами исследований историков, политологов, экономистов и антропологов. Эксклюзивный анализ на системном уровне предполагает, что результат динамического взаимодействия таких факторов, как промышленный прогресс, национализм и экономическая конкуренция, выходит за рамки поиска конкретных мотивов основных игроков. Такой анализ в общем и целом приводит к заключению, что решение о развязывании войны основано на рациональных моментах.

Более глубокое исследование рассматривает взаимодействие между факторами разных уровней[242]. Анализ психологического уровня сосредоточивается на мышлении, ощущениях и мотивации отдельных лидеров и их последователей. Внешние факторы – гонка вооружений, имевшие место в прошлом конфликты, коалиции – прямо влияют на функционирование психологического аппарата участников действий. Более того, причинные факторы могут оказывать влияние в обоих направлениях. Бывает невозможно четко указать, что чему предшествует: негативное восприятие врага или сам межнациональный конфликт. Ясно одно – эти факторы влияют друг на друга. Например, есть доказательства того, что к началу Первой мировой войны своими решениями привели не только политические и военные лидеры, но и то, что толпы народа толкали их на эти решения «ура-патриотическими массовыми сценами» на улицах Берлина,