Руфь - Элизабет Гаскелл

Она была так взволнованна, что закрыла лицо обеими руками и зарыдала, перестав сдерживать себя. Потом, отняв руки, взглянула на него с разгоревшимся лицом своими прекрасными, чистыми, влажными глазами и попыталась заговорить спокойнее. Руфь спросила, нужно ли ей еще оставаться? Она бы давно ушла, если б не мысль о Леонарде и не желание выслушать то, что хотел сказать его отец. Он вновь был поражен ее красотой, но при этом мало понимал ее. Мистер Донн воображал, будто стоило только получше упросить, и Руфь согласится на то, чего ему хотелось, — теперь в ее манере говорить не было и следа так мешавших ему прежде гнева и досады. Глубокое раскаяние, высказанное ею, мистер Донн принял за обычную стыдливость, с которой рассчитывал легко справиться.

— Мне еще многое надо вам сказать. Я не высказал и половины. Не могу выразить, как нежно я буду любить вас… Как нежно я люблю вас… Как всю мою жизнь посвящу выполнению ваших желаний… Я понимаю, деньги вас не пленяют, но…

— Мистер Беллингам! Я не намерена больше оставаться и выслушивать подобные вещи. Я согрешила, но не вам…

Она не могла больше говорить, вздрагивая от сдерживаемых рыданий. Мистер Донн попытался успокоить Руфь и приобнял ее за плечо, но она резким движением сбросила его руку и отступила.

— Руфь, — проговорил он, обиженный этим движением, — я начинаю думать, что вы никогда не любили меня!

— Я?! Я никогда не любила вас?! И вы смеете это говорить?..

Глаза ее сверкали, лицо выражало презрение.

— Почему же вы отталкиваете меня? — спросил он, в свою очередь теряя терпение.

— Я пришла сюда не для того, чтобы со мной говорили таким образом, — отвечала она. — Я пришла, чтобы, если возможно, принести пользу Леонарду. Ради него я перенесла бы не одно унижение, но от вас мне их достаточно!..

— И вы не боитесь бросать мне вызов? — спросил он. — Разве вы не знаете, до какой степени вы в моей власти?

Руфь промолчала. Ей хотелось уйти, но она боялась, что он последует за ней туда, где ей стало бы опаснее, чем здесь. Она взглянула в сторону рыбацких сетей: прилив отходил все дальше и черные столбы, к которым крепились сети, поднимались из воды.

Мистер Донн заметил смущение Руфи и снова взял ее за плечи. Она стояла неподвижно, крепко сжав руки.

— Попросите меня отпустить вас, — сказал он. — Я отпущу, только попросите.

Он говорил голосом страстным и решительным. Руфь не ожидала такой горячности. Он сжал ее так больно, что она чуть не вскрикнула, но сумела сдержаться и осталась недвижной и безмолвной.

— Попросите же меня! — повторил он, слегка встряхнув ее.

Она не ответила.

Глаза ее, устремленные к дальнему берегу, наполнялись слезами. Вдруг в тумане блеснул огонек, и ее сжатые губы дрогнули. Она увидала вдали нечто, подавшее ей надежду.

— Это Стивен Бромли, — сказала она. — Он направляется к своим сетям. Говорят, что это отчаянный, бешеный человек, но он защитит меня.

— Вы упрямое, капризное создание! — сказал мистер Донн, отпуская ее. — Вы забываете, что одно мое слово может открыть глаза всем этим добрым людям в Эклстоне. И если я хоть что-нибудь скажу, они тотчас изгонят вас. Ну, — продолжал он, — понимаете ли вы теперь, до какой степени вы в моей власти?..

— Мистер и мисс Бенсон знают все, и они не выгнали меня, — задыхаясь, ответила Руфь. — О, ради Леонарда! Не будете так жестоки!

— Тогда сами не будьте жестоки к нему и ко мне! Подумайте еще!

— Да, я думаю, — заговорила она с достоинством. — Я согласилась бы умереть, чтобы избавить Леонарда от стыда и страдания, которые ждут его, если он узнает о моем несчастье. Ах, если б я могла это сделать, было бы лучше и для него, и для меня! Моя смерть стала бы для него горем, но не самым страшным. Но снова вернуться к греху было бы истинной жестокостью по отношении к нему. Слезы сумеют смыть заблуждения моей юности — так повелось с тех пор, как нашу землю осенило благословение Христа. Но если бы я снова, теперь уже сознательно, поддалась искушению, в которое вы меня вводите, как смогла бы я учить Леонарда слову Божию? И что такое был бы в его глазах мой прежний грех по сравнению с настоящим, если бы он узнал, что я, позабыв страх Божий…

Она не смогла договорить, рыдания прервали ее речь.

— Что бы ни произошло со мной, я знаю, Господь милостив и справедлив, и я отдаю себя в Его руки! Я спасу Леонарда от зла. А злом для него было бы, если б я опять стала жить с вами. Нет, я скорее согласилась бы, чтобы он умер! — Она подняла глаза к небу, сложила и крепко сжала руки, а затем проговорила: — Вы уже достаточно унизили меня, сэр. Теперь прощайте.

Она решительно повернулась, чтобы идти домой. Суровый седой рыбак был уже неподалеку. Мистер Донн сложил на груди руки и, стиснув зубы, смотрел ей вслед.

— Какая у нее размеренная поступь! Как величественны и грациозны все ее движения! Она воображает, что отделалась от меня. Однако попробуем еще одно средство и предложим цену повыше!

Он последовал за ней и стал быстро догонять, потому что походка ее, хотя и размеренная, была теперь неуверенной и шаткой. Силы, побуждавшие ее действовать, были на исходе.

— Руфь, — сказал он, настигнув ее, — послушайте меня! Ну оглянитесь, пожалуйста! Рыбак ваш близко, он даже сможет, если пожелает, услышать меня и стать свидетелем вашего торжества. Я предлагаю вам выйти за меня замуж, Руфь. Будь что будет, я хочу, чтобы вы стали моей. Нет, я заставлю вас выслушать меня! Я буду держать вашу руку до тех пор, пока вы меня не выслушаете. Завтра я поговорю, с кем вам угодно в Эклстоне — с мистером Брэдшоу или с мистером… с маленьким пастором. Мы устроим все так, что ему будет выгодно сохранять нашу тайну, и пусть все остальные по-прежнему считают, что вы миссис Денбай. Леонард продолжит носить эту фамилию, но во всех других отношениях к нему начнут относиться как к моему сыну. И вы, и он будете пользоваться почетом, и я позабочусь, чтобы все лучшие пути в жизни ему открылись!

Он взглянул на нее, ожидая, что прекрасное личико просияет от внезапной радости. Однако, напротив, голова ее поникла.

— Я не могу, — ответила она еле слышно.

— Мое предложение слишком для вас неожиданно, дорогая. Успокойтесь! Все легко устроить, предоставьте это мне.

— Я не могу, — повторила она уже громче и явственнее, хотя все еще очень тихо.

— Отчего? Что вас заставляет так говорить? — спросил он так, что стало понятно: всякое повторение подобных слов вызвало бы его гнев.

— Я не люблю вас. Когда-то любила — не говорите, что этого не было! — но теперь не люблю и никогда не полюблю снова. Все, что вы говорили и делали с тех пор, как приехали с мистером Брэдшоу в Абермаут, только заставляло меня удивляться, как я могла когда-либо вас любить. Мы очень далеки друг от друга. То время, которое словно бы выжгло на мне раскаленными щипцами позорное клеймо, для вас как будто ничего не значит. Вы говорили о нем так спокойно, по лицу вашему не пробежало даже тени. Оно не оставило на вашей совести осознания греха, который гнетет и гнетет меня. Я могла бы оправдаться тем, что была совсем ребенком, но я оправдываться не стану — Бог все знает. Но это еще не все различия между нами…