Власть над властью - Юрий Мухин
Шрифт:
Интервал:
Те русские интеллигенты, кто знал и понимал народ, но не мог донести свои мысли до царя сквозь мудраческий словесный понос, отчаивались: «Знаете, шибко я боюсь вашей петербургской стряпни. Уж как вы, господа чиновники, да к тому же петербуржцы, да еще вдобавок ученые, приметесь законодательствовать, право, из этого может выйти чисто-начисто беда, да еще какая! Знаете, мороз по коже дерет и меня, и Хомякова от одних опасений. Много мы от вас боимся, но на деле вы будете страшнее и ужаснее.
Старайтесь сделать как можно неполно, недостаточно, дурно: право это будет лучше», — писал более ста лет назад А. И. Кошелев, но его слова подходят и к нашей сегодняшней жизни. Нисколько не поумнели мудраки.
В книге уже приведено немало примеров, когда мысль, казавшаяся правильной в столице, превращалась в шедевр глупости там, где она должна была внедриться в жизнь. Однако идея делократизма, к сожалению, понимается с трудом, а те, кто не пытаются анализировать, а предпочитают верить, как правило, не видят оснований верить в эту идею. Поэтому привести лишний пример — все равно, что добавить масла в кашу.
Лесков описывает такой случай. Он подсел попутчиком в телегу к мужику, едущему в волость, и разговорился с ним о его деле. Мужик рассказал, что мир собрал взятку и теперь он везет ее в волость начальству. Цель взятки — добиться, чтобы волость не отправляла в эту деревню коров голландской породы. Как бы этот эпизод оценил городской мудрак? Он слышал, что корова дает молоко, и знает, что крестьянские коровы дают молока мало, едва 700—1500 литров в год, причем слабой жирности, а голландская корова дает 5000—7000 литров в год. Одна голландская заменяет десять российских. Но ведь одну держать выгоднее, чем десять, и по трудозатратам, и по кормам. А тут крестьянам дают бесплатно голландских коров, царь потратился, на деньги казны купил, чтобы улучшить породность российского скота, а крестьяне деньги собирают и взятки дают, чтобы им этих коров не давали! Как это понимать?
Здесь нужно вспомнить, что Россия тех времен не знала минеральных удобрений, ее поля не знали и чилийской селитры. Советуя царю ввезти в Россию голландских коров, царские мудраки должны были задать себе вопрос: как в России столетиями растят хлеб, не удобряя поля? Мудраки не могли понять, что для крестьянина в корове самое ценное не молоко и не мясо (это все сопутствующие продукты), а навоз и только навоз, поскольку без навоза у него не будет хлеба. И Россия имела свою породу крупного рогатого скота — навозную. «Система ценностей» скота была совершенно иная. Никто не кормил скотину зерном — это было глупо. В любой деревне главной ценностью была не пашня, а угодья — луга и выпасы. Именно по ним можно было определить, сколько скота способна содержать деревня. А количеством скота определялись пашни и площадь под зерновые. Считалось, что одна голова крупного скота (лошадь или корова) или десять голов мелкого (свиньи, овцы) дают минимальное количество навоза для выращивания хлеба на одной десятине. Нет навоза — не стоит и пахать. Навоз был главной ценностью, которую давал скот, а молоко, мясо, шерсть — это уже сопутствующее.
На заре российского государства Ярославом Мудрым был написан судебник. В нем определялся штраф за уничтожение чужого скота. По сумме штрафа можно определить, какое домашнее животное для крестьян было особо ценным. (Кстати, в те времена на крестьянском подворье жили и лебеди, и журавли в качестве домашней птицы.) Оказывается, самый большой штраф налагался не за уничтожение племенного жеребца или удойной коровы, а вола, поскольку он выполнял функции лошади и давал много навоза. Молоко для крестьян не имело большого значения, главным было зерно, хлеб. А вол и пахал, и удобрял поле. И теперь уже не покажется удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), брали за уничтожение... кота: то, что вол «вырастил», кот обязан был охранять от мышей.
Коровы русской породы отличались тем, что им годился любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы затянувшейся зимой. Этим они были ценны, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь ее нужно кормить клевером, нужно кормить зерном, которого мужику и для своей семьи не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах сдохнет немедленно. А бюрократ обвинит мужика, что тот уморил царский подарок из-за лени, и накажет. Поэтому мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно всучило царский подарок какой-нибудь другой деревне.
Это не очень сложно, и действия крестьян не вызывают сомнений в целесообразности, но сколько обвинений в тупости обрушили на их головы столичные мудраки, настраивая против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Таких, например, как Петр Столыпин.
Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!» Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин. И его потянуло мудрачествовать, его потянуло реформировать сельское хозяйство. Нахватавшись сведений о фермерских хозяйствах в США, о том, как у них идут дела, Столыпин решил реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников-фермеров.
Городскому жителю, причастному к какой-либо экономической деятельности, мысль Столыпина должна казаться чрезвычайно привлекательной.
Ситуация в России была такова. Согласно данным словаря Брокгауза и Ефрона, в европейской части России площадь земли во владении средней деревни составляла 8,6 квадратных верст, жило в ней 167 душ обоего пола. При 6,6 человека на один дом в этой части России средняя деревня состояла из 25 дворов. Пашня в европейской части России занимала 26% земельной площади, остальное — Луга, леса, неудобные земли. Следовательно, на один двор в этой средней деревне приходилось около 9 десятин пашни, а всех земельных угодий 34,4 десятины (десятина примерно равна одному гектару). Площадь 8,6 квадратных верст можно представить как квадрат со стороной примерно 3 км. Но ведь чрезвычайно редко участок имел форму квадрата, а деревня находилась в центре его. Следовательно, можно допустить, что в средней российской деревне почти обязательно были поля, удаленные от усадеб на 3 км. На эти поля надо было ехать, чтобы вспахать, засеять, завезти навоз (примерно 40 тонн на десятину), вывезти снопы с поля. Все это связано с расходами, неудобствами, требует уйму рабочего времени (причем, если до поля было больше 2—3 км, крестьяне переставали возить навоз: это было невыгодно, на таких полях сажали без удобрений и называли их запольными.)
Другое дело, если ферма, дом и подворье находятся прямо на том поле, которое надо обработать. Ведь 9 десятин — это квадратный участок со стороной 300 метров, следовательно, от порога дома до любой крайней точки не более 300 метров — в десять раз меньше, чем в деревне. Работа крестьянина по обработке поля облегчается, может быть, в 3—5 раз.
Кроме того, столичные мудраки, как и нынешние, упорно твердили, что крестьянин на земле, находящейся в его личной собственности, будет лучше работать, будет больше эту землю беречь и лелеять. Конечно, горожанин всегда найдет, что сказать крестьянину.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!