Центурион инопланетного квартала - Леонид Кудрявцев

— А цена?

— Очень, очень доступная, — сказал кабланды. — Мне придется дополнительно взять с тебя обещание, что на вопросы о стоимости ожерелья ты будешь называть в два раза большую сумму, чем та, которую заплатишь.

Маута думала не долго.

— Хорошо, по рукам, — сказала она.

— Ну вот и отлично, — проговорил кабланды. — А теперь нам и в самом деле пора.

Мы вышли из зала, и в полном молчании протопали по заваленному телами аборигенов коридору. Перед тем как выйти на улицу мы все трое, как по команде приготовили оружие.

Однако, мы ошиблись, засады на улице не было. Видимо аборигены не жаждали отомстить за своих погибших собратьев.

Все-таки, оружие мы спрятали только тогда, когда поравнялись в первыми домами инопланетного района. Здесь кабланды сказал, что его ждут неотложные дела. Ему еще предстоит собрать экстренное совещание совета мыслящих инопланетного района.

На прощанье он мне сказал:

— Да, кстати, мой компаньон, чисто приватным образом, наводил справки о твоем прошлом. Судя по нему, центурион из тебя получится просто отличный.

Я внимательно посмотрел ему в глаза.

Ни тени иронии, ни малейшего на нее намека.

Когда кабланды все-таки ушел, Маута задумчиво сказала:

— Ну и сукин сын! Кстати, судя по летописям, предок мой, тот самый, капитал которого послужил основой благосостояния всего нашего рода, был таким же.

Что я мог на это сказать? Разве что вспомнить старую пословицу?

Король умер! Да здравствует король!

Когда мы с Маутой ввалились в резиденцию, Мараск сказал:

— Ага, явился. И даже не один. Ну, давай, рассказывай.

Я поморщился.

Вот уж чего мне сейчас не хотелось, так это кому бы то ни было рассказывать что бы то ни было. Мне в данный момент хотелось плюнуть на все, рухнуть в кресло и просто сидеть и сидеть, ждать чем вся эта история кончится. Без меня. Без моего в ней участия.

Все эти аборигены, банкиры, клерки, кошаны, царицы личинок, меня на данный момент практически не интересовали. Мне хотелось только выбраться из этой истории целым и невредимым, и лучше бы сохранить при себе свои деньги.

Программа минимум, так сказать.

Причем, для того чтобы претворить ее в жизнь, мне необходимо найти царицу личинок. А стало быть, наверняка, снова придется общаться со всей этой кодлой, может быть даже снова драться…

Уф…

Я рухнул в кресло. Маута расположилась в другом, причем, сделала это очень грациозно. Кстати, судя по всему, вот уж кто был готов хоть сейчас кинуться в самую гущу интриг, схваток, словесной пикировки, так это она. Ее буквально распирало от желания что-то сделать. Прямо сейчас, немедленно. Ничего хорошего это не предвещало.

— Кажется, ты забыл что я твой помощник, — напомнил Мараск. — А стало быть, должен быть в курсе всех твоих дел. Выкладывай, чем все закончилось.

— Может быть, стоит рассказать мне? — спросила Маута.

— Нет, — отрезал Мараск. — Я помощник центуриона, а не взбалмошной девицы.

Я подумал что сейчас они наверняка поругаются. И вообще, от Мараска так просто не отделаешься. А стало быть рассказывать придется.

— Я жду, — напомнил Мараск.

Откинувшись в кресле поудобнее, я полуприкрыл глаза и вкратце рассказал что произошло с тех пор как мы, тесной компанией, отправились на небольшую увеселительную прогулку в город аборигенов. Причем, Маута все время вставляла в мой рассказ замечания, смысл которых сводился к тому, что все кто принимал участие в великой резне в священном зале, являются полными недоумками, уродами, трусами и подлецами.

Когда нашими объединенными усилиями рассказ был закончен, Мараск объявил:

— Гм… вот значит как! Все это нужно обдумать.

Чего-то вроде этого я и ожидал.

Сейчас он будет думать, а потом изречет какой-нибудь туманный совет. Может быть, после этого он потребует мяса. И на этом все закончится. Мне опять придется добывать все сведенья самому.

Вот именно — самому.

Меня ощутимо тянуло в сон. И это было плохо. Это означало, что силенки моего симбиота и в самом деле подходят к концу. Может быть это и к лучшему?

Вот сейчас плюну на все, скажу Мауте что об ней думаю и отправлюсь в спальню центуриона. А потом завалюсь на допотопную кровать с шишечками на спинках, закрою глаза и засну.

Почему бы и нет? Теперь можно, поскольку искны Ухула мертвы. А стало быть, можно спать не опасаясь что кто-то остановит твое сердце.

А где-то там, в космопорте, хорошая девочка Айбигель ждет когда я приду и сообщу что прикончил убийцу ее любимого. Что же я ей расскажу? А может и не надо ей вовсе ничего рассказывать? Может быть, ей лучше не знать кем был ее любимый, и как он на самом деле умер? Не знать-не ведать? Может быть, так будет более правильно с точки зрения вселенской справедливости?

Рано или поздно хорошая девочка Айбигель создаст себе легенду о умном и храбром Ухуле, которого погубили злые мыслящие, потому, что он не желал плясать под их дудку. А продажный центурион Маршевич, человек с темным прошлым, сделал вид что ищет этих убийц, но конечно, так и не нашел.

И так, потихоньку, полегоньку, хорошая девочка Айбигель создаст себе божка, на которого будет молиться, с которым будет вести мысленные разговоры, о котором будет мечтать, зная что мечта эта неисполнима, до самой смерти. Или до тех пор, пока ей не встретится кто-то более сильный, более красивый, более умный, более добрый… Если встретится.

Вот только, это будет кто угодно, только не центурион Маршевич. Почему?

Ну, хотя бы потому что я улечу с этой планеты. А если даже и задержусь здесь на какое-то время, то она будет помнить что это именно я не нашел убийцу. Хотя и мог. И конечно, основным чувством которое она будет ко мне испытывать, станет презрение. С другой стороны, если я расскажу как умер Ухул, она меня возненавидит.

Почему? Откуда я знаю? Просто так и будет. Так устроено в этом мире. И выбор собственно, у меня небогатый.

Ненависть или презрение. Почти одинаковые чувства, что сильно затрудняет выбор.

Хотя нет, не совсем. К ненависти прилагается крушение мира хорошей девочки Айбигель, осознание того, что она любила чудовище, а стало быть отвращение к себе…

Вот она, причина! Айбигель возненавидит меня за то, что я позволил ей испытать к себе самой отвращение. И это так же верно, как то, что я сейчас сижу в кресле с закрытыми глазами. А напротив меня сидит Маута, лихорадочно пытающаяся придумать как сложить два и два, да так чтобы в результате у нее в руках появилась царица личинок.

И стало быть мне придется выбрать презрение.