Пожиратели звезд - Ромен Гари

Ибо первым, что он увидел, была американка. Она сидела на камне за черным «кадиллаком» и что-то записывала в лежащий на коленях блокнот. Нацепила на нос очки и с головой ушла в свою писанину.

Оправившись от испуга, Альмайо окинул взглядом наглое привидение, этот вылезший из-под земли труп, явно поджидавший его в конце пути, дабы увлечь с собой в могилу, отыскивая на нем черную печать смерти. Ибо если он и был еще в чем-то уверен, то только в том, что она мертва, и ни начавшаяся лихорадка, от которой кровь стучала в висках, ни стреляющая боль в туго перевязанной руке, ни тошнота, от которой он подчас чуть не валился с лошади, не могли этой уверенности поколебать. В этой стране мертвые частенько выходят из могил и бродят среди живых – каждый знает, что под карнавальными масками скрываются обычно тысячи призраков. Чтобы отправить их назад в могилы, достаточно дать им понять, что они узнаны; нужно лишь соединить кисти рук и поднести их к глазам ладонями наружу; стоит так сделать, как они убегают, повинуясь древнему закону, много тысячелетий подряд регулирующему отношения между землей и небом. Альмайо выставил ладони перед глазами, потом опустил их и глянул вниз. Покойница как ни в чем не бывало сидела на месте; к здешним законам и обычаям американцы всегда относились наплевательски. Мысль о том, что она может оказаться живой, была в тысячу раз невероятнее того, что это – привидение, явившееся с того света, чтобы возвестить его близкую смерть. Приказ расстрелять ее он отдал одному из своих самых преданных людей. Не подчиниться его приказу не смел никто. Альмайо снова прикрыл глаза руками – девица сидела на месте. Его охватило страшное негодование – наверное, впервые в жизни он был так глубоко оскорблен. Никогда еще в этой стране мертвые не смели пренебрегать священными обычаями.

Потом он заметил, что внутри «кадиллака» видны какие-то фигуры, рядом стоят два военных джипа, на земле сидят солдаты, какой-то офицер, запрокинув голову, пьет из бутылки – в нем он узнал капитана Гарсиа. Его приказ не был выполнен – для него это было гораздо большим потрясением, чем все выпавшее на его долю в течение последних часов. В ярости он пришпорил лошадь – та чуть не устремилась в пропасть, но тут же заржала и попятилась, ибо оказалась куда более осмотрительной, нежели сидевший на ней человек.

Альмайо, проклиная все на свете, спешился, обогнул скалы и внезапно возник на фоне неба прямо над дорогой. Когда лошадь заржала, все сидевшие внизу подняли головы. Теперь они увидели его.

Никто не шелохнулся. Капитан Гарсиа, скосив глаз на Альмайо, продолжал пить. Выпил бутылку до дна, ибо знал, что для него путешествие закончилось. Отбросил бутылку, вытер рот и, поскольку lider maximo медленно спускался вниз, направляясь к нему, вытянулся по стойке «смирно», приложив руку к козырьку фуражки, В ожидании приказа. Ему еще предстояло командовать расстрелом. Собственным. Он был уверен, что в этой последней почести ему не будет отказано.

Чуть позже, чуть раньше. В любом случае им обоим крышка. Хозяин и слуга; тот, кто отдал приказ, и тот, кто его не выполнил. Теперь вопрос носит чисто церемониальный характер.

Пару часов назад Гарсиа, слушая радио, узнал, что гарнизон в Гомбасе восстал и собирается перейти на сторону врагов Альмайо. Им обоим скоро конец. Гарсиа стоял по стойке «смирно», стараясь не шататься.

Американка наконец подняла глаза от своей писанины и заметила Альмайо. Лицо несчастной осветилось вдруг таким счастьем, что д-р Хорват едва сдержался – с языка у него чуть не сорвалось какое-нибудь весьма едкое замечание, что смахивало бы на сцену ревности. Ибо только слепой не заметил бы, как лучится в ее глазах нежность и жалость, что для проповедника выглядело чуть ли не как личное оскорбление. Все это так похоже на настоящую любовь, что теперь оставалось лишь гадать, можно ли будет и дальше считать это чувство достойным, если вызвать его способен такой вот человек.

– Взгляните на нее, – запищала кукла чревовещателя, голос которой, казалось, утратил вдруг обычный цинизм и впервые зазвучал почти по-человечески. – Я вот-вот разволнуюсь.

Девушка увидела, что Альмайо ранен, и глаза ее наполнились ужасом. Это было последнее, что заметил д-р Хорват, ибо именно в этот момент произошло наконец то, чего он ожидал с самого начала этой бешеной гонки по горам, и несчастным пассажирам «кадиллака» стало уже не до красивых любовных историй – внезапно они осознали, что жить им осталось считанные минуты.

Альмайо даже не взглянул на американку, он что-то говорил Гарсиа. Капитан, в свою очередь, что-то пролаял солдатам, те бросились к «кадиллаку» и принялись грубо выталкивать пленников наружу, выстраивая их в шеренгу вдоль каменной стены за дорогой. Гарсиа приказал взводу построиться, солдаты взялись за оружие, а капитан Гарсиа, не оправившись еще от изумления – с чего вдруг его пощадили, – прокричал первую команду. Солдаты приложили оружие к щеке, Гарсиа поднял руку, набрал полную грудь воздуха и широко разинул рот, чтобы приказ «Пли!» прозвучал с надлежащей торжественностью и силой.

Но Альмайо остановил его. Ткнул пальцем в сторону шеренги пленников. Глухим голосом произнес:

– Встань туда.

Гарсиа тотчас повиновался. Скорбно глянув на Альмайо, он встал в конце цепочки, рядом с маленьким господином Манулеско – тот плакал навзрыд. Гарсиа сдвинул фуражку на затылок, отвернул воротник гимнастерки. Его индейское разбойничье лицо начинало теперь производить совсем иное впечатление – на нем появилось нечто вроде испанской гордости.

Он облагораживался буквально на глазах. Согласно этикету hidalgo офицеры имеют право командовать собственным расстрелом, и Гарсиа был признателен Альмайо за то, что тот не пренебрег этим обычаем. Внезапно он почувствовал себя так, словно его повысили в чине.

Красота разыгравшейся драмы воодушевляла его, наполняя чувством собственного благородства и важности своей персоны, – испанцам все-таки удалось поднять эту собачью страну, людей его расы на уровень, достойный их самих, ее хозяев, вдолбить им в головы чувство чести. Гарсиа теперь ничего уже не нужно было – лишь бы оказаться на должном уровне, суметь держаться как истинный испанец и, хотя в его жилах не было и капли испанской крови, намеревался с честью принять смерть во славу колонизаторов.

Но пришлось ждать, ибо Альмайо теперь не спеша обходил шеренгу, вглядываясь в лица пленников.

Д-р Хорват глядел в глаза смерти с достоинством и презрением – жена непременно расплакалась бы от гордости и восторга – если, конечно, он смог бы показать ей свою фотографию, сделанную в этот миг. Он благодарил Господа за то, что тот положил конец выпавшим на его долю испытаниям.

У него мелькнула мысль о том, что во всей истории человечества трудно отыскать события более противоречащие духу американизма, нежели его расстрел, – но тут же вспомнил о распятии Христа и понял, как близок был к богохульству в своих последних мыслях. В Иудее американизм потерпел свое первое и самое крупное поражение.

– Зачем вам это? – спросил Чарли Кун.