Штрафбат магического мира - Дмитрий Морозов

— Он справится. — Ируг сжал руку на рукояти меча. — Если кто-то и справится, то только он.

Стены света наконец-то раздвинулись, обнажая тьму входа. Единственное не залитое молочной белизной место манило усталые глаза, заставляло идти напролом, но танец ещё не окончен, нужно ускользнуть от ещё одного языка пламени, и ещё, и ещё. И наконец, как завершающий штрих непонятного танца: скользнуть под тень сияющих стен — густую, словно вобравшую всю тьму этого зала.

Гонг. Долгий, вибрирующий. Он разбил оковы сияния, заставил почувствовать тишину подземелий, холод голого тела и шершавый камень под ногами. Клок тьмы, выживший в странном, вывернутом наизнанку храме, когда единственный путь к спасению — это нить, ведущая к смерти. Близкие, но недоступные стены. Белизна ближайшей внезапно нарушается, и из неё выходит призрачная фигура.

— Ты прошёл путь. Ты нашёл смерть в конце пути.

— Я не знаю, кто ты. — Сипал… Нет, Ладар Рикс напрягся, и в руке заиграл сполохами тьмы феербол. — Ты — не смерть.

Призрачный мужчина с удивлением посмотрел в глаза пришельцу.

— Ты первый, кто отрицает сие. Почему?

— Неважно. — Говорить об Илис с собеседником не хотелось. — Почувствовал. Кто ты?

— Я тот, кто поможет тебе сделать выбор. Смотри.

Всё вокруг затуманилось, храм пропал, сипал почувствовал себя невесомым и вездесущим, подобно божеству. Стремительный полёт сквозь дымку — и небольшая комнатка. Старая, потрескавшаяся мебель. Кровать, на которой лежит старуха. Кожа обтянула череп, руки все в синих венах, редкие седые волосы. Молодая девушка, с тревогой наклонившаяся над ней, притирающая влажной тряпкой сухое лицо умирающей.

— Мама! Послали за доктором, сейчас будет легче.

Старая кисть вцепилась в молодую, словно утопающий — в спасательный круг.

— Доченька. Я кормила, растила, заботилась о тебе… Помоги!

Сухой, нейтральный голос призрака из-за спины.

— Они обе молят богов о жизни. В твоих силах помочь. Решай.

— Что я могу! Я не бог!

— Решай! В твоих силах помочь!

Страх, растерянность и отчаяние. Я не могу! Это не моя работа — спасать умирающих! И — шелест тени над головой. Ты справишься, если ты — идущий под моим крылом. Смятенный, ищущий взгляд — и жизненные токи, идущие от дочери к матери! Одна, в отчаянии и страхе перед смертью близкого ей человека, отдавала, дарила всё, что имела, пытаясь помочь и защитить. А другая — брала! Хватала, тянула ещё, пытаясь годами чужой жизни заштопать оставшиеся дни своей.

— Доченька! Я тебя растила! Ты мне должна…

— Нет! Долги своих родителей нужно отдавать детям!

Метнувшаяся вперёд тень. Узкая кисть, прижатая к старушечьему телу. И сухая, маленькая душа, вылетавшая из-под неё.

— Ты выбрал. Забрал у несчастной старухи полгода жизни. Она дотянула бы до прихода лекаря, если бы не твоё вмешательство. Ты хочешь знать последствия своего поступка? — Мерный, безжизненный голос.

— Да. Даже если я не прав и буду терзаться этим всю жизнь — я хочу знать всё.

Картинки мелькают одна за другой. Дочь, заламывающая руки над телом матери. Люди в чёрном, песнопения — и холм земли. Та же могила, поросшая травой, и дочь в сопровождении симпатичного парня. Она плачет, он, обнимая, неумело утешает. Вновь новая картинка: разгребая траву, на землю кладут цветы. Тонкие, нескладные детские руки.

— Ещё полгода дочь поддерживала мать ценой своей жизни, и у неё никогда не могло быть детей. А мать, живя за счёт дочери, уничтожила бы собственную душу, замещая её кусками души дочери. Этот род прервался бы. Смерть необходима для продолжения жизни на земле не менее, чем сама жизнь. Выбирай дальше.

Вновь туманная дымка и собственное сознание, стремительно несущееся сквозь неё. Мелькают люди и лица, мелькают чужие тела, связанные сотнями белых нитей с этим миром. Сотнями, тысячами, десятками… а вот эта душа связана с миром лишь одной нитью — любовью матери.

Маленькая, плохо обставленная комнатка. Детская кроватка — такую делают для новорожденных. Молодая мать, с обезумевшим взором прижимающая к себе дитя — рахитичное, больное, с усталым сморщенным личиком, с полными гноем глазами, оно захлёбывается плачем. Пожилой маг, стоящий рядом.

— Ваш ребёнок сильно болен. Очень сильно. Если я заброшу все свои дела, я смогу его спасти, но полностью он никогда не выздоровеет. Его разум никогда не станет полноценным. Нужно ли вам это? К тому же — моё время дорого! Хватит ли вам денег, чтобы заплатить мне!

— Я продам всё! Я продам дом, украшения, всё, что угодно! Спасите моего ребёнка!

Маг медлит, затем протягивает руки…

Сипал подлетает ближе. Сердце его колотится, ему хочется выть, улететь подальше от этого места и от этого страшного выбора. Но его, именно его полупрозрачная рука ложится на маленькое тельце — и обрывает единственную нить, соединяющую его с этим миром, ребёнка — с матерью. Из-под руки вылетает небольшая, светлая душа. Душа с ясными, чистыми глазами, в которых стоят слёзы. Наклонившись, она целует ту, что дала столь недолгую жизнь — и растворяется в свете.

— Ты понял и сделал выбор. Хочешь ли ты увидеть, что было бы, если ты промедлил?

— Да! — Голос хрипл и больше похож на рычание. — Я не смогу жить без этого знания.

Маг, сидящий над младенцем. Берущий его на руки, ставящий его на ножки. Пустой, бессмысленный взгляд. Продаваемый дом, монеты, вкладываемые в руку мага. Трактир, посудомойка и пускающий слюни подросток в углу. Тридцатилетняя старуха с потухшим взором — больная и кашляющая, прижимающая платок ко рту. Скромная, неухоженная могила на кладбище для бедных. Рослый парень с пустыми глазами, пускающий слюни, мерно вышагивает в том же трактире. Полотёр, подавальщик, по совместительству — шут. Смерть от руки разозлившегося выпивохи, которому пролил пиво на штаны; смерть, вызвавшая только смех и одобрительные крики. Отлетающая душа, с мутными, пустыми веками.

— Что произойдёт теперь, когда маг не успел спасти ребёнка, тебе интересно?

Пустота и апатия. Мысль прокручивает события, но в душе нет радости.

— Наверное, что-то хорошее?

— У этой женщины родится ещё один ребёнок. У неё будет свой дом, семья, возможность его воспитать и вырастить. У неё родится твой дед. Ты выбирал не просто так — ты охранял свой род. Промедли ты, поддайся чувствам — род был бы прерван и ты бы погиб. Все хотят скорректировать свой род, однако мало кто хочет принять последствия своих действий. Ещё одно испытание, ещё один выбор. Смотри.

Стены храма исчезают, становятся прозрачными, но дымка не появляется. Сипал в своем теле, в странном зале, а у входа в него замерли его друзья. Замерли под действием магии. За их спинами видна большая, уродливая голова с двумя рядами клыков. Василиск!