Бастард. Скиталец - Игорь Ковальчук

— Ну так и что?

— Война закончится, когда вы захватите его или заключите с ним мир.

— Мира я с ним не заключу. И вообще, я в подобных вещах понимаю больше, чем ты… Что, ты говорил, еще нужно?

— Союзы.

— Это понятно. Мог бы не говорить. Предложи что-нибудь конкретное. А я послушаю.

— Государь, я полагаю, что в войне с королем Филиппом-Августом и дальше надо поступать так, как вы поступили с ним сегодня.

— Что ты имеешь в виду?

— Его надо окружить. Земли Француза почти с двух сторон окружены вашими владениями — от Нормандии до Аквитании. Есть еще Тулуза, Арле и Священная Римская империя. Генриху VI сейчас не до Филиппа. Остается Арле и Тулуза. Быть может, существует какой-то способ заключить союз с тамошними властителями?

Ричард задумался. Герефорд уже почти закончил массаж, и плечо перестало болеть; по крайней мере, король перестал морщиться. Орт делал вид, что и сам знает, как ему поступать, но услышанное стал обдумывать довольно серьезно. Он был не против повоевать подольше — это благородное развлечение знатного человека всегда было ему приятно. Но во-нервых, ему непременно хотелось выиграть (в противоположность прежним годам, когда Ричард легко смирялся с поражением, зная, что всегда сможет взять реванш) и таким образом посчитаться с предателем-кузеном.

А во- вторых, годы давали о себе знать. Королю было уже под сорок, жизнь его прошла в боях. Львиное Сердце неоднократно бывал ранен и теперь каждой косточкой чувствовал не только свое бурное прошлое, но и погоду, и перепады температур, и даже время суток. Многие шрамы уже мешали королю двигаться, как, к примеру, рана плеча. Но теперь, после хорошего массажа, он почувствовал себя словно заново родившимся. Встал, потянулся и схватил свежую рубашку, оставленную слугой на столике возле кресла.

— Отлично. Прогоню всех лекарей, ты будешь за них. Кстати, может, знаешь, что делать с животом? Болит, чертова утроба, после каждого ужина.

Дик наклонил голову набок:

— Такое бывает после сытного ужина, государь? После пира?

— Ну да…

— Вам просто нужно есть меньше мяса. И побольше овощей.

— Ерунду говоришь, — раздраженно отозвался Ричард. — Что я, козел — капусту жрать? Где это видано, чтобы король не мог побаловать себя мясом?

— Тогда живот будет болеть, государь.

Его величество колебался недолго. Он фыркнул и махнул рукой:

— Ну и черт с ним. Все равно жить вечно не будем, это всем известно.

Дик не стал спорить. Он знал: нет ничего хуже, чем призывать к осторожности и умеренности человека, который к этому не расположен. Если человек считает, что лучше других знает, в чем его польза, убеждать его бессмысленно. Если он не желает действовать себе во благо, это его право.

— А насчет графа Тулузского надо бы подумать Ты, пожалуй, неглупо намекнул. Старый граф при смерти, а молодой еще не женат. Пожалуй, можно будет пристроить за него Иоанну. Раз уж Саладиновому сынку она не в масть оказалась. — Ричард захихикал, а Дик отвернулся — ему не нравилось, когда король начинал так говорить о сестре. Он до сих пор помнил ее слова, ее мягкий взгляд, ее трогательную слабость.

На пир его величество явился, опираясь на плечо Герефорда. Дик чувствовал на себе когда завистливые, когда неприязненные, а когда и насмешливые взгляды. Но не обращал на них внимания. Беспрекословно сел по левую руку от короля, хотя по знатности уступал почти всем присутствующим. Но милость короля, как известно, стоит больше, чем титулы, богатства или длинная череда знаменитых предков.

Дик скучал. Он рад был увидеть, что кравчим у короля по-прежнему все тот же Ангерран Девени, который служил королю уже более десяти лет — изрядный стаж для царедворца. Он вспомнил Дика и подмигнул ему, а по первому же жесту государя охотно налил знакомцу вина. Слуги понесли на столы блюда с кусками мяса. Первому огромный поднос с ломтями телятины поднесли Ричарду, и он подцепил понравившийся ему кус длинным ножом. Второй протянул Герефорду.

— Давай-ка, угощайся.

Ломоть шлепнулся на лепешку, подставленную вместо миски, естественно, оставив пятна на столе и на камзоле Дика. На миг тот пожалел, что вернулся в свой мир. На родине Серпианы каждому подавали свою тарелку, а то и не одну.

— Что физиономия кислая? — спросил его величество, и приближенные короля с охотой загоготали. — Не боишься ли, что живот заболит?

Мясо было немного подгоревшим, а внутри — с кровью. В метрополии Дома Живого Изумруда готовили лучше… Рыцарь-маг заставил себя забыть о том, к чему привык в чужом мире. Там, может быть, и лучше, зато здесь — родина.

Ричард скоро развеселился, потребовал, чтобы пригнали менестрелей, стал слушать песни, постоянно перебивая, потому как ему казалось, что спеть можно лучше и веселее. За столом болтали в основном о новой женитьбе короля Французского на Ингеборге Датской (французы называли ее Изамбур) — принцессе, которую привезли к нему с огромным приданым на нескольких крепких кораблях под полосатыми парусами. В поисках сильных сторонников Филипп-Август предпринял умный политический шаг, заключив союз с повелителем потомков тех самых викингов, которые долгие столетия заставляли Европу дрожать, да и сейчас еще не угомонились.

Вот только все пошло не так, как хотелось Каие-тингу. Болтали, будто король с молодой королевой не поладили, да настолько, что его величество с самой первой ночи не посещал опочивальню королевы. Казалось бы, его дело, но законы брака были очень строги. Неисполнение супружеских обязанностей было поводом к разводу, и об этом сейчас говорили на каждом шагу. Если развод, то, выходит, по вине Филиппа. Так что ему не поздоровится.

Конечно, обсуждали вопрос, почему же его величество так явно пренебрегает женой. Часть приближенных английского короля — та, что отличалась женоненавистничеством — говорила, что датчанка, должно быть, уродлива и похожа на здоровенную деревенскую бабу, которая куль муки левой рукой подымет. Другие — большая часть — потешались над французским королем.

— Да кто его знает! — веселились третьи. — Может, это Изамбур мужу не дала. Да так не дала, что он наутро под камзолом синяки прятал. Говорят, датчанки здоровые, как телушки. Может, он ее боится.

И все соглашались, что да, наверное, боится.

— Теперь ему придется ее папу бояться, — бросил кто-то, и новую мысль с охотой подхватили и принялись мусолить. — Папаша-то небось обидится, что его дочкой пренебрегли. Да еще при том, что он заплатил немало золота, чтобы ее хоть кто-нибудь взял.

— Да уж, за страшненькую-то приходится дорого платить. А потом на нее взглянешь — и все, больше ты не мужчина.

— Да Филипп и раньше не был мужчиной!

Гоготали долго, словно прозвучало нечто действительно смешное. Дик ковырялся в плохо пропеченном мясе и думал о своей жене. Она не присутствовала на пиру, ну и хорошо. Сейчас, наверное, сидит в одном из малых шатров, может быть даже в том, куда отправили любовницу французского короля (что бы ни болтали, но на любовном фронте у короля Франции явно все нормально, и вкус не подкачал — любовница у него оказалась изящная и красивая). Она, наверное, уже поела и вышивает… Какое там вышивает. Серпиана терпеть не может вышивание. Может быть, шьет.