Сашенька - Саймон Себаг-Монтефиоре

— Мендель, поедете со мной, — сказал он, кивнув своей кудрявой головой на дверь машины. Лена смотрела на отца, как он, в своем старомодном костюме, похромал, цокая металлическими набойками по асфальту, к «паккарду». Он остановился, Лена затаила дыхание, но Мендель лишь молча взглянул на новостройку Иофана, его щека нервно подергивалась. Ее суровый, немногословный и очень консервативный отец не часто проявлял свои чувства, но Лена по миллиону мелочей видела, что отец очень любит ее, свою единственную дочь. И сейчас Лена сделала то, что раньше никогда не делала: взяла его за руку, стиснула между ладонями и пожала ее.

Он не смотрел на дочь; она слышала его свистящее дыхание.

Ему было шестьдесят, но выглядел он старше.

Потом Мендель повернулся к Лене и, к ее удивлению, отвесил ей поклон и трижды по-русски поцеловал.

— Будь хорошим коммунистом. Прощай, Владлена Менделевна.

— Прощай, папа, — ответила она.

Она хотела вдохнуть его запах, запах кофе, сигарет и мыла, насладиться его близостью, его любовью, она боролась с желанием вцепиться в его костюм, упасть на тротуар, схватить его за ноги, чтобы они не могли его забрать, — но все слишком быстро закончилось.

Мендель больше не смотрел на дочь, и Лена понимала почему. Он сел в машину, Кобулов нехотя дал знак остальным чекистам и сел рядом с ее отцом.

Лена стояла на улице и наблюдала, как две машины помчались по мосту, мимо Кремля, и скрылись из виду.

Вахтер, всегда такой дружелюбный, готовый помочь по хозяйству, стоял на лестнице и все видел. Он промолчал и отвел глаза. Лена поднялась наверх успокоить Наташу.

Ее мать рыдала в голос, она не могла говорить. Лена присела на стул и стала раздумывать, что делать. Она вспомнила, что ее мать помогла Сашеньке, когда та оказалась в тюрьме.

На рассвете Лена позвонила Сашеньке из таксофона.

В трубке было слышно, как напевает Снегурочка, как звенит столовое серебро. На Грановского Сашенька усаживала детей завтракать.

— Это Леночка, — представилась она.

— Леночка, что случилось?

— Папа внезапно заболел, они… его увезли в больницу. — Лену переполняли дурные предчувствия.

На глаза навернулись слезы, она положила трубку.

* * *

— Кто звонил? — спросила Снегурочка. — Леночка?

Кузина Леночка — толстая подушка. Что случилось, мама?

— Господи, — вздохнула Сашенька, опускаясь в кресло, обхватив голову руками. Что это значит?

Сначала Гидеон, теперь Мендель. К горлу подступила тошнота.

— Мамочка, — позвал Карло своим тоненьким голоском, забираясь к ней на колени, как ручной медвежонок. На нем была голубая пижама. — Тебе плохо? Я сейчас тебя обниму, поглажу по лицу и поцелую. Вот так! Я люблю тебя, мамочка, ты мой лучший друг!

Карло поцеловал ее в нос с такой нежностью, что Сашенька затрепетала от любви.

22

В субботу Сашенька ждала Ваню домой. На даче было тихо, от этого спокойствия Сашенька задыхалась. Дети с Каролиной пекли пирог.

В голубятне ворковали голуби, на березах хрипло каркали вороны. В конюшне маршала Буденного заржали кони, им ответил Сашенькин пони. Вдалеке гудели пчелы, от запаха жасмина кружилась голова.

Сосед, важный чиновник, напевал песню из фильма «Веселые ребята». А телефон все не звонил. Сатинов не приехал играть в теннис.

Все замерло. Сашенька сидела на веранде и делала вид, что читает газеты и гранки журнала. В газетах ничего не писали, ни намека на шпиономанию и показательные процессы, как год назад. Людей выпускали, дела пересматривали. Может, у нее развилась мания преследования? Она позвонила Бене и условными фразами рассказала о дяде. «Герань пустила ростки», — тихо ответил он, и Сашенька вспомнила их сарай, их талисман.

Она постоянно думала о Бене. Они должны встретиться на следующей неделе. Он ее успокоит, рассмешит в своей фаталистической еврейской манере.

Как она жила без единственного и неповторимого Бени?

Она хотела снова ему позвонить, но не со своего телефона. По пути на речку есть телефон-автомат. Беня постоянно дразнил ее, заставлял признаться, что она его любит. «Ты испытываешь ко мне хоть что-нибудь?» — спросил он.

После нескольких дней знакомства? Она, член партии, мать, главный редактор и старый большевик, влюбилась в праздного писаку? Он что, белены объелся? Нет, это она белены объелась! Ох, Беня! Что он делает?

Предзнаменования сбивали с толку. Гидеона не арестовали, Мушь звонила и сказала, что «они» лишь хотели обсудить с ним «кино и историю греков и римлян». Это был намек для Сашеньки или случайно оброненная фраза? Неужели Гидеон предупреждал их об аресте Менделя? «Греков и римлян». Мендель знал древнюю историю. Он сам был древней историей. Корни его ареста, должно быть, уходили в далекое большевистское прошлое, как и уничтожение старого грузинского друга Сталина, Абеля Енукидзе, «дяди Абеля». Он писал об истории Бакинской подпольной типографии, но забыл упомянуть о роли вождя в ней.

Сашенька прекрасно помнила товарища Абеля, рыжеволосого повесу с голубыми глазами, шаловливыми ручками и гаремом балерин. Его расстреляли в 1937 году.

Однако Мендель — не Абель. Дядя Мендель никогда не переходил в оппозицию, он отчаянно дрался на стороне Сталина. Он был «совестью партии», и к тому же не болтун. Почему именно Мендель и почему именно сейчас, когда террор закончен? Ведь арестовать Менделя могли в любой момент с 1936 года. Сейчас его арест казался бессмысленным.

Или Гидеон имел в виду древнюю семейную историю? Но все знают про Цейтлиных, Сашенька работала с самим Лениным, она большевик, дочь миллионера, товарищ Песец!

Неужели органы заинтересовались ее семьей и лично Сашенькой? Ее предки были буржуа, но она защитилась, выйдя замуж за Ивана Палицына, а его преданная служба и пролетарское происхождение выступали гарантией стабильности. Они оба верно служили партии.

Может, все дело в ее муже? Может, в самих органах существует конкуренция, новая «метла»

Берии преследует старых москвичей? Но Ваня никогда не был клевретом предыдущего наркома, да и Берия уволил всех ежовских прихвостней еще несколько месяцев назад. Эти маньяки ушли. Обратились в прах.

Аресты родственников не обязательно должны отразиться на ней, убеждала себя Сашенька. Такое постоянно происходит. Даже родственников самого Сталина, семью Сванидзе, арестовали. Даже брата великого товарища Серго расстреляли. Сталин говорил, что сыновья не в ответе за грехи отцов, но на закрытом приеме в Кремле, на котором Ваня присутствовал лично, тот же Сталин угрожал, что уничтожит врагов народа и «всю их шайку! Да, всю шайку!»

Она знала, что пути Сталина, истории и партии неисповедимы.

«Мы, члены партии — словно члены военного ордена в час непримиримой классовой борьбы и грядущей войны.