Дикая степь - Лев Пучков

— Хрр-бфф! — невнятно прохрипела фигура и как-то странно булькнула — словно пуская пузыри.

— Свет, — скомандовал Бо. — Только коротко.

Я извлек из кармана фонарик и осветил приближающегося субъекта.

— Урод! — мрачно констатировал Бо. — Гаси.

Я быстро погасил фонарик — правильно, не стоит привлекать к себе внимания, занимаясь такими сомнительными делишками.

Разумеется, это был Валера Эрдниевич — собственной персоной. Но каков он был — это уже другой вопрос! Морщины лба изломаны в страдальческой гримасе, одной рукой держится за рот, другой — за брюхо, вся рубашка вымочена в какой-то гадости, скрючен в три погибели и вообще — невменяем. Подаренной нами бутылки при контрагенте не было.

— Гад, — подтвердил я мнение Бо. — Из горла, не закусывая… Чудовище! Я сразу сказал — он мне не нравится. Зря связались. Чует мой гипофиз — хлебнем мы с ним…

— Помоги, — буркнул Бо. — Он полчаса будет плестись.

— Сам помоги, — огрызнулся я. — Он обрыган весь — не видел, что ли?

— Я не пролезу. — Бо ухватился ручищами за прутья по краям проема и потянул их в разные стороны. — Ты у нас стройный…

— Сам дотопает — не барин, — неприязненно бросил я и в досаде пожалел: — Зря его пять лет назад пощадили. Надо было еще разок джипом наехать…

Валера Эрдниевич добрался-таки до проема и, словно почуяв близость рубежа, отделявшего его от нас, рухнул у самого забора, скрючившись на земле, как новорожденный в утробе матери. Я заметил, что в кулачке его, прижатом к лицу, что-то едва заметно белеет.

— Ну ни скотина ли… — начал было я, но тут же осекся, ощутив в воздухе наличие какого-то нового компонента. Принюхавшиь, я почувствовал, как в потной ложбинкена моей спине поползли виртуальные бикарасы, и непроизвольно замер.

Запах этот был мне до боли знаком. Тошнотворный такой, сладковатый запашок — я привык воспринимать его в сочетании с другой составляющей, поэтому не сразу и понял, что это…

“Хрр-бульк… бульк…” — утробно выдавил Валера Эрдниевич и затих.

“Пиу-ууу!” — плавно затух за углом Миша Круг. Стеклоблоки сортира погасли, и вокруг воцарилась кромешная темень — по графику рубанули окраину.

— Свет, — хрипло прошептал Бо.

Я включил фонарик и направил пучок света на недвижно застывшее с той стороны забора тело.

Валера Эрдниевич был мертв. Трупик его, постепенно обмякая, распрямлялся, являя нам причину неестественного скрючивания.

Под правым нижним ребром отставного подпола торчала рукоять десантного ножа. Из разверстого, странно пустого рта высачивались обильные черные сгустки. Рука, до последнего момента зажимавшая рот, безвольно откинулась навзничь, и на землю упал скомканный пластиковый пакет.

— Гаси, — хрипло прошептал Бо. — Валим отсюда.

— Пакет. — Я мотнул фонариком. — Надо…

Бо быстро сунул руку меж прутьев забора и схватил окровавленный пакет.

— Сэкономили штуку, — не к месту сыронизировал я. — Гхм-кхм…

— Это не кассета. — Развернув пакет, Бо пару секунд полюбовался тем, что там лежало, и бестрепетно выбросил в траву. — Гаси. Валим.

Я погасил фонарь и, втянув голову в плечи, поспешил за толстым.

Увы, дорогие мои, — кассета и в самом деле отсутствовала. А в пакете…

В пакете был небольшой кусочек окровавленной плоти — по самый корень отрезанный язык несчастного Валеры Эрдниевича…

* * *

…Видимо, казачьи часовые на вышках заставных углядели-таки, когда Бокту с Никитой водили к шатру. Молодцы зорки соколы! От Ставки до заставы далековато, к шатру и обратно пленников тащили быстро, кратчайшим путем — запросто могли бы и пропустить момент.

Однако углядели… В ту же ночь, под утро, на краю ямы раздался тихий шорох, посыпалась вниз землица, и опустилась веревка. А на веревке — котомка, в которой немного хлеба с мясом да две жмени квашеной капусты с резаным луком.

— Кто тут? — шепотом спросил Бокта, доставая из котомки еду.

— Трофим, — раздался шепот сверху — пленники тотчас узнали полковникова ординарца, что постоянно мелькал в командирской хате. — Как вы тут?

— Ничего, слава богу, — ответил Бокта. — Ты как смог? А стража? А собаки?

— Стражи спят! В шалаш полезли под утро, у шалаша костер тлеет — видно будет, как полезут обратно. Храпят. Собак теперь, как заваруха у них тут случилась, в ночь на караул<Древний прием, применяемый до сих пор на наших заставах, находящихся на враждебной территории: на ночь по внешнему периметру заставы к вбитым в землю кольям привязывают всех собак, что днем праздно шастают в лагере. Люди, постоянно живущие в лагере, пахнут общим стайным для собак запахом, на который они не реагируют, а любой чужак, который попытается незаметно подобраться со стороны, тотчас же будет обгавкан со всем тщанием. И подкорректирован силами дежурных огневых средств. > собирают всех — вкруг Ставки сажают на прищепки1.

— Ну спасибо, Трофимушка, — поблагодарил Бокта, деля с побратимом еду. — Ты кажну ночь не шастай — то, что принес, через раз хватит за глаза. И то придется ямку копать, дабы дерьмецом не смущать стражу. А то откуда бы? Ничего не дают, а оно — лезет… Хе-хе!

— Вам чего еще надобно? — уточнил Трофим. — А то поползу я, негоже тут долго…

— Да малость совсем, — хрипло прошептал Никита. — Достань нас отсюда да коней дай — и вся недолга!

— Больно тут бревна тяжелы, — не понял шутки Трофим. — Втроем ворочать — не иначе. А и ворочать: шум будет, стража вскочит. Ежели только стражу резать… так полковника надо спросить…

— Не надобно никого резать — шуткует брат, — пояснил Бокта. — А ты вот что: глянь там у вас барсучьего або суслячьего жиру. Собачье сало тож сгодится. И малинки сушеной, то ли смородинки. Брата помяли крепко, лихомань его колотит. Ежели долго торчать тут будем, совсем занеможет.

— Ладно, гляну, — пообещал Трофим. — И братов спрошу, може, есть что… Ну ладно, браты, пошел я. Бывайте…

…За трое суток Никита почти оклемался — на другую же ночь Трофим принес все, что просили: малины сушеной, суслячьего жиру, даже меда задубевший кус добыл где-то. В яме сидеть, конечно, было несладко, но терпели — Бокта чего-то ждал…

Ранним утром седьмых суток сидения, незадолго до свету, послышалась наверху какая-то странная возня.

Никита толкнул дремавшего побратима — мало ли? Вдруг ханше надоело ждать и дала команду гвардейцам — прирезать по-тихому. Тем только скажи!

Наверху как будто кто-то всхрапнул, как лошадь, затем послышалось несколько глухих ударов в мягкое, кто-то задушенно вскрикнул. Решетка из бревен скрипнула, малость отъехала в сторону.

— Держи! — послышался сверху знакомый шепот Трофима.

— Чего у вас там? — спросил Бокта, нащупав брошенную в яму пустую веревку.