Уха из золотой рыбки - Дарья Донцова

– Не, небось выпивши была.

– Она любила приложиться к бутылке?

– Совсем не употребляла.

Глупость Димы стала меня раздражать.

– Тогда почему ты считаешь, что в тот день Ася оказаласьпьяной?

Дима широко раскрыл свои голубые глаза.

– Кто ж стрезва под колеса полезет? Вам че, охота знать,клюкала Аська или нет до смерти?

– Ну, в общем, да, – на всякий случай кивнула я.

– Так у Розки спросите.

– Это кто? – удивилась я.

– Подружка ихняя.

– Чья? – переспросила я, подавив в себе желание строгосказать: «Слова «ихняя» в русском языке нет, нужно говорить: «Их подруга».

– Так Настьки с Аськой, – пояснил Дима, – Роза в одномподъезде с Аськой жила, только на первом этаже. Как войдете, ейная квартираслева, прямо тут.

Вот еще чудесное словечко «ейная». Услышь наш разговорпрофессор Розенталь, автор канонического учебника по русскому языку, он бызарыдал от горя. Очень хорошо помню, как на лекции преподаватель весьмаэмоционально возмущался:

– Русский человек, не владеющий русским языком, – этононсенс.

Хорошо, что профессор не дожил до тех лет, когда в нашуречь, словно слоны в посудную лавку, вломились словечки «спичрайтер», «пиар»,«мерчендайзинг», «лейбл» и иже с ними. Интересно, как бы отреагировалпрофессор, узнав, что глагол «кликать» абсолютное большинство московскихтинейджеров понимает исключительно как указание щелкнуть мышкой, а не позватького-нибудь. Кстати, и существительное «тинейджер» тоже не очень-то, того… Хотяне все дети и раньше, в мою юность, не обладали чувством языка. Одна из моих подруг,Нинка Соколова, школьная учительница, упросила меня подменить ее на месяц вовремя занятий. Я сопротивлялась как могла, выдвигая вполне понятную причинуотказа.

– Преподаю французский, а ты русский и литературу, как ясумею справиться с классом?

– У тебя высшее филологическое образование, – ныла Нинка, –ерунда! Проходим по литературе Горького «Песня о Буревестнике». Неужели непомнишь?

– Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, –внезапно вырвалось у меня.

– Вот видишь! – обрадовалась Нинка. – Все великолепнознаешь, ну умоляю!

Скрепя сердце я согласилась и оказалась перед школьниками.Первые занятия прошли без приключений, я перестала бояться детей, а они меня. Ивот теперь представьте себе картину. Школа. Урок литературы. Я восседаю удоски, по очереди вызываю на «сцену» учащихся, отвечающих домашнее задание. Аследовало выучить наизусть всю ту же «Песню о Буревестнике». Честно говоря, яне очень понимала, отчего столько учебных часов было отведено на тщательныйразбор более чем простенького, незатейливого стихотворения, но программасоставлялась не мной.

Бедные дети бубнили строки. Те, кто уже отстрелялся,спокойно занимались своими делами, остальные уткнулись в учебники, скорейвсего, процесс зазубривания стихотворения происходил прямо тут, в классе. Но яне вредничала, мне было жаль несчастных ребят, давившихся революционнойлирикой. Будь моя воля, почитала бы им Ахматову, Пастернака или Цветаеву. Но заэто в те годы могли лишить диплома, к тому же неприятности случились бы и уНинки, и у директрисы, разрешившей мне взять на время класс. Поэтому оставалосьтолько, скрывая зевоту, слушать очередного выступающего. Наконец предо мнойпредстал Сережа Глотов.

– Давай, милый, – велела я.

Сережа принялся запинаться:

– Чайки… чайки…

Видя, что он «плавает», я подсказала:

– Чайки стонут…

Сережа просиял и с невероятным энтузиазмом началвыкрикивать:

– Чайки стонут перед бурей, стонут, МОЧУТСЯ над морем…

Выговорив последнюю фразу, он замолчал, видно, понял, чтосказал не то. Класс притих. Мне следовало спокойно поправить мальчика: «Стонут,МЕЧУТСЯ над морем», – но основная моя беда – детская смешливость.

Я уткнулась носом в журнал и попыталась задушить приступхохота. В классе воцарилась просто гнетущая тишина. И вдруг с «камчатки»послышался бодрый голос двоечника Федотова, никогда не утруждавшего себяприготовлением домашнего задания:

– Ну и чего удивительного? Это они от страха просто!

Урок был сорван, все стонали от смеха, не имея сил дажевыйти на перемену. Учитель математики был крайне удивлен, обнаружив меня напреподавательском месте, а детей за партами после звонка, позвавшего всех наследующий урок.

Впрочем, что там оговорка ленивого Сережи! Не далее какнеделю тому назад я купила в аптеке хорошо всем известный бальзам «Золотаязвезда» и в первый раз решила прочитать приложенную к нему инструкцию. Синим побелому там было напечатано: «Применять по рецепту врага». Дальше – больше:«Золотая звезда» является отличным подарком для старых и утомляющих больных».Осталось только сообразить, каким образом следует по рецепту врага применитьзамечательное лекарство, чтобы старый больной перестал вас утомлять.

Ладно, «звездочки» производят иностранцы, ну не нашлось уних хорошего переводчика, но как объяснить, что некое таинственное ООО «ПаритетДельта» выпустило сливочный батончик «Мордоклейка»? Я сама купила его всупермаркете и долго удивлялась. Ладно бы изготовители назвали, кстати, вполневкусную конфету, допустим, «Зуболомка» или «Горлонепроходимка», я бы, в общем,их поняла. Но «Мордоклейка»? Что они хотели этим сказать?

К дому Аси я подкатила уже в темноте и аккуратно втиснула«Пежо» между двумя старыми помятыми «Волгами». На первом этаже оказалась всегоодна квартира, расположена она была прямо у входа, я поднялась на три ступенькии сразу очутилась перед дверью. Недолго думая, я ткнула в звонок. Без всякихвопросов дверь распахнулась, и появилась девушка, одетая в синие джинсы инежно-голубой пуловер. На носу у нее сидели большие очки в круглой оправе.

– Вы ко мне? – очень серьезно спросила она.

– Здравствуйте, – улыбнулась я, – позовите Розу.

– Роза Владимировна перед вами, – сухо ответила девица.

Надо же! Такая молоденькая, а величает себя по отчеству.

– Что-то вы поздно спохватились, – укоризненно покачалаголовой юная особа, – уже первая четверть заканчивается. У меня учеников полныйкомплект, пришлось всех пододвигать, чтобы время высвободить.